— Ну… да. Кажется. Нет, точно. Да. Мы уходим.

— Дальше!

— Дальше — что? А… «Мы уходим, — сказал он, — потому что иначе нельзя. Позвони Гущину Максиму Борисовичу»… Да, кажется, Борисовичу. И номер… Господи, он же не назвал номер, откуда я…

Голос прервался, женщина о чем-то лихорадочно размышляла.

— Что он сказал еще? О ком? Называл другие имена? — торопил Гущин. — Кронин, например? Корзун? Вера?

— Женщина? У него есть женщина? Нет, я понимаю…

— Раиса… м-м… Что еще он сказал?

— Больше ничего. И он не назвал номер. Я сама вспомнила — но ведь я его не знала раньше, честное слово! Да… Слышимость стала совсем плохой, Фил сказал что-то про закон… Какой закон? Он что-то сделал и должен скрываться? Скажите мне, наконец, я должна знать, я ведь его жена, у нас ребенок…

Гущин отключил связь и сунул мобильник в карман. Издалека уже доносились звуки сирены. Это мчались ребята из опергруппы, даже отдаленно не представлявшие, чем им придется заниматься.

А он представляет? Нет, он не представляет тоже. И лучше всего было бы не трогать здесь ничего. Оставить как есть. Замуровать, как в чернобыльском саркофаге. Забыть. И файлы все стереть.

Не получится. Теперь уже не остановить. В каком мире мы будем жить завтра? И — будем ли?

Вой сирены тупой пилой пилил звуковой нерв. Гущин закрыл уши руками и стал ждать, когда сирена смолкнет.

Документ, представляемый сегодня на рассмотрение Генерального Директората Комиссии по Контролю, в течение пятидесяти лет хранился в запечатанном файле архива КОМКОНа-2. Гриф секретности «ноль» и личное распоряжение Рудольфа Сикорски — «вскрыть через пятьдесят лет» — сохраняли этот документ от любопытствующих взглядов. Собственно, более всего сохраняло документ от преждевременного вскрытия то простое обстоятельство, что никакие каталоги — ни открытые, ни даже полностью засекреченные — не содержали ни названия файла, ни его индекса, ни адресата. Содержание документа было в свое время рассеяно по многочисленным файлам КОМКОНа-2 в общемировом киберспейсе, и приданная документу вирусная подпрограмма предписывала ровно через пятьдесят лет после старта собрать разрозненные единицы информации в единую структуру, доступную для чтения в любом текстовом редакторе.

Действием этой подпрограммы и объясняется то обстоятельство, что именно сегодня, 8 октября 130 года, документ под названием «Мемуар-1», подписанный бывшим руководителем отдела ЧП Максимом Каммерером и запечатанный личным кодом бывшего руководителя КОМКОНа-2 Рудольфа Сикорски, стал доступен для прочтения.

Поскольку никого из участников описанных в мемуаре событий в настоящее время уже нет в живых, содержание «Мемуара-1» предлагается для обсуждения членами Генерального Директората, как чрезвычайно важное для развития цивилизации.

Руководитель отдела ЧП Комиссии по Контролю,

Вадим Серосовин.

8 октября 130 года.

Екатеринбург.

Звонок видеофона оторвал меня от чтения весьма занимательного документа — отчета моего агента Кирилла Костакиса об его пребывании в Институте неопознанных структур. Институт уже несколько месяцев привлекал внимание не только мое, ни и отдела исторических изысканий. Там происходили события, которые, с моей точки зрения, могли быть связаны с несанкционированной деятельностью на Земле миссии голованов, а, с точки зрения начальника отдела исторических изысканий Рони Мдивани, сотрудникам института удалось-таки расшифровать и заставить действовать древнюю, еще двадцатого века, программу инициирования искусственного интеллекта. Отчет Кирилла оставлял достаточно большое поле для обеих интерпретаций, а также предлагал свою, которую я и изучал, когда неожиданный звонок заставил меня оторваться от этого увлекательного занятия.

Лысина, появившаяся на экране, могла принадлежать только Экселенцу.

— Я полагаю, ты не занят, — сказал шеф, не поднимая головы. Интересно, подумал я, есть ли у него на лысине третий глаз, или ему просто неинтересно смотреть на мою мрачную физиономию.

— А если и занят, — продолжал Экселенц, — то передай дела Панову. Час назад в системе ЕН 200244 потерпел катастрофу пассажирский звездолет «Альгамбра». Предположительно — взрыв реактора. Тебе надлежит расследовать это происшествие на месте.

Я недовольно дернул плечом. «Альгамбра», насколько я помнил, была старой транспортной посудиной, не предназначенной для перевозки пассажиров. Троекратное ускорение при старте и отсутствие удобств при переходе в нуль-режим и обратно — все эти прелести дешевого межзвездного фрахта делали «Альгамбру» непригодной для нетренированного человека. Возможно, корабль успели переоборудовать — хотя я и не понимал причины. И уж совсем нелепым было предположение о взрыве реактора — такого не случалось уже лет семьдесят, а с новыми типами переходников — вообще никогда.