Шломо был крепче духом, нежели Сол с Салманом, и более цепко держался за жизнь, считая ее высшей ценностью мира, но Салман зато не ставил собственную жизнь ни в грош и потому отпихивал Шломо с Солом с яростью самоубийцы, понимая в глубине души, что, погубив их, погубит и себя. А Сол, будучи более философом-мистиком, чем практиком, бороться не собирался вовсе, но именно поэтому побеждал в противоборстве: только равнодушная к реальности сущность могла всплывать, не обращая ровно никакого внимания на схватку духа с сознанием.

Именно Сол, призвав на помощь Христа и Деву Марию, очнулся в конце концов на срок, достаточно длительный для того, чтобы успеть вскочить с постели, провалиться в воздушном потоке, выбраться из него на холодный плиточный пол и наброситься на врача с воплем:

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа — убей их!

Врач был не один — за те полчаса, что пациент находился без сознания, тело перенесли в лабораторную комнату, где и собрался консилиум из трех медиков, обычно обслуживавших марсианские рейсы.

Три врача — а тут еще и пятеро санитаров присоединились — быстро скрутили разбушевавшегося пациента, обошлось, к счастью, без второго парализующего укола. Сол хрипел, вращал глазами и силился порвать липучие ремни, которыми был приклеен к постели, висевшей теперь под углом к полу, чтобы врачи могли видеть пациента, не отходя от биометрического пульта.

— Зафиксировали? — спросил врач, который был в этом полете главным.

— Да, — отозвался его коллега, полчаса назад всадивший в Сола иглу, — но время стабилизации не гарантировано.

А третий врач сделал свое резюме:

— Его нельзя выпускать с корабля. Сразу после приземления посадить на «Комету» и отправить назад, на Марс.

— Ерунду говорите, коллега, — резко сказал главный. — Пока не будет возобновлен ритм, пациент должен находиться под контролем.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — возопил Сол. — Сатана вселился в меня! Он бушует! Дайте мне покой!

Главный щелкнул перед носом Сола пальцами, будто выключил сложный прибор, и Соломон замолчал, тяжело дыша.

— Судя по вашим возгласам, вас зовут Соломон Тарраш, — сказал врач, взглянув на экран.

— Истинно так, — согласился Сол, — имя это дано мне было при крещении.

— Это ваше первое посещение Земли?

— Я лечу преклонить колени перед Гробом Господним и принять святое причастие в храме Марии Магдалины.

— Вы уверены?

— Уверен? — воскликнул Сол и замолчал. Он не был уверен. Он устал. Он хотел уснуть и не проснуться. Он хотел…

Чего же он хотел на самом деле?

— Не удержим, — вполголоса сказал один из врачей.

— Усильте напряжение на височные доли, — посоветовал главный. — Если не получится, погружайте в сон, придется прибегнуть к лоботомии. Нежелательно, конечно, но…

Сол усилием воли поднял отяжелевшие веки, но мир уже вращался и сползал в пропасть, цепляться за осыпавшиеся края было мучительно, все разваливалось…

…Шломо открыл глаза и первым делом поднял руку, нащупывая ермолку. Ермолки не было. Он ощутил себя обнаженным пред Господом и, не выдержав, рухнул в черноту…

…откуда поднялся, морщась, Салман и сказал:

— Аллах велик, а я лишь слуга его! Вы, неверные, освободите меня!

Лента была прочной, и Салман застонал, рванувшись.

— Все! — сказал главный врач. — Отключайте, иначе погубите все три личности.

И настал мрак.

— Церковь разрешает тебе, дочь моя, выйти замуж вторично, — сказал епископ Константин, глава Великой Епархии Большого Сырта, — ибо, согласно решению Святого Трибунала, личность твоего супруга признана мертвой, поскольку лишилась божественной души, каковая составляет суть всего…

Мария слушала слова, сливавшиеся в равномерное журчание, и думала о своем. О том, что замуж нужно было выходить не по любви, а по расчету. Она полюбила Сола, когда увидела его на мессе во время Пасхи… или нет? Или это не она полюбила, а другая ее суть, Мирьям? А может, Мара?

«Стоп, — сказала она себе, — так недолго и самой впасть в ересь, от которой пострадал муж».

«Нет, — одернула она себя, — разве он пострадал из-за ереси? Разве по своей воле он лишился разума?»