– Та-ак… Что же, дело невредное. С богом… Ужо в гости к тебе приедем с Фомой Павлычем…

– Милости просим… Ну, прощайте, да не поминайте лихом.

Катерина Ивановна и Парасковья Ивановна плакали о нем, как о родном.

Дело было осенью, когда уже начались дожди и дни делались короткими. По вечерам в мастерской частенько вспоминали Сережку и завидовали ему, особенно Фома Павлыч.

– Теперь страда кончилась, все с хлебом, – говорил он с каким-то ожесточением. – Свадьбы играют… Пиво свое домашнее, закуска всякая тоже своя, а водку покупают прямо ведрами. Ежеминутно… Эх, жисть!

Можно себе представить общее изумление, когда ровно через три недели, поздно вечером, в мастерскую вошел Сережка.

– Ты это откуда взялся-то? – удивился Фома Павлыч. – Вот так фунт!

– Где был, там ничего не осталось, – уклончиво ответил Сережка.

Вечером у дяди Василия был устроен настоящий пир. Сережка купил за собственные деньги водки, пива и разной закуски. Угощались дядя Василий и Фома Павлыч с женами и Кирилыч.

– Эх, брат, как же это ты так, то есть ошибку дал? – спрашивал дядя Василий. – Мы-то тебе тут завидуем, а ты вот он.

– Скучно показалось, дядя… Точно чужая вся деревня… И все люди точно чужие. Пожил, посмотрел, и потянуло меня опять в город… Главная причина, делать мне там нечего цельную зиму. Какие в деревне сапоги – одно званье, что сапог. Даже по ночам просыпался: так и вижу всех живыми – Фому Павлыча, дядю Василия, Кирилыча… Ну, так и порешил… Значит, уж такая линия вышла!.. Шурку вот все жалел…