Став символом свободной молодежи пятидесятых годов, Франсуаза осталась все той же Кики для своих родителей. В квартире на бульваре Малешерб жизнь не изменилась. Однако теперь много встреч с журналистами, и непрерывно раздаются телефонные звонки Франсуазе. Сначала мадам Куарэ не слишком хорошо восприняла превращение своей дочери в мадемуазель Саган. Когда ее спрашивали, она отвечала: «Вы ошиблись, здесь таких нет!»

Пьер Куарэ, напротив, был в восторге от всей этой суматохи, которая придала его жизни дополнительный колорит. Нельзя сказать, что ему приятно было нарушение домашнего уклада, но превращение дочери в звезду, без сомнения, ему льстило. Он собирал в большой папке для эскизов вырезки из газет и не скрывал отцовской гордости за чудо-ребенка. «В кулуарах представительства Генеральной энергетической компании на улице Боети, — рассказывает Ж.-А. Грегуар, — он ходил со стопкой книжек “Здравствуй, грусть!” и раздавал их своим самым значительным коллегам». По закону он обязан вести дела дочери и подписывать контракты с иностранными издательствами. Франсуаза, только что получившая огромные деньги, спросила отца: «Что мне делать со всеми этими деньгами?» — «В твоем возрасте лучше всего их бросать на ветер». Этот ответ ее успокоил, и, легко потратив вознаграждение за авторские права, она продолжала непринужденно проматывать сотни старых миллионов. Пьер Куарэ рад также нескольким новым друзьям Франсуазы и даже принимает некоторых за семейным столом. Один из самых странных станет известным композитором-авангардистом. Это Мишель Магн, который представляется как «мастер инфразвука». «Испытывайте страх и выражайте свою реакцию на музыкальных инструментах», — просит он своих музыкантов. Вся эта какофония, тоскующее единство разнообразных звучаний, будет записана и повергнет всех в оторопь, огласив зал Гаво 13 июля 1954 года. В двадцать четыре года Мишель Магн вызвал этим невероятным представлением больше свиста, чем аплодисментов, и удостоился статьи в «Пари-Матч». Статья появилась рядом с интервью Франсуазы Саган, взятом в Оссегоре Мишелем Деоном. Дикарка изящной словесности соблазнила юного принца, музыканта-скандалиста.

«Вместе мы на многое способны», — думает Мишель Магн и, не колеблясь, звонит Франсуазе: «Я ваш гениальный сосед по публикации в “Матч”. Моему почтовому голубю нужна голубка». Чем вызвал любопытство романистки, которая пригласила его выпить на бульвар Малешерб. Молодые люди сразу друг другу понравились, и это вылилось впоследствии в крепкую дружбу и плодотворное артистическое сотрудничество. Среди экспериментальных творений Мишеля Магна был удивительный фрагмент под названием «Самообслуживание», во время которого ударные воспроизводили шум примерно трех десятков бьющихся тарелок.

Этот насмешник, которого Кокто [152] назвал «великолепный сумасшедший», действует, как его музыканты, когда его приглашают на завтрак. У Куарэ он не преминул выкинуть свой обычный номер. Франсуаза предупредила родителей: «Вы увидите, Мишель может совершенно спокойно разбить тарелку о голову». «Это был милый мальчик, немного ненормальный, — говорит Мари Куарэ. — Мы попросили его подождать, пока придет Юлия, чтобы посмотреть, какая у нее будет реакция. А она и глазом не моргнула!» Со временем Юлия научилась принимать невозмутимый вид, свойственный благовоспитанности, и стала воздерживаться от комментариев. Это не мешало ей красноречивым молчанием проявлять свое одобрение или недовольство.

«Однажды вечером, — рассказывает Мари Куарэ, — мой муж вернулся в убийственном настроении. Во время ужина он был угрюм и ни с кем не разговаривал. Вдруг Юлия отказалась ему что-то подать. “Ну вот, у себя дома я или нет?” — воскликнул Пьер и заговорил как обычно, будто ничего и не было. На стенах столовой висели картины Жана Суверби, который выставлялся в большинстве музеев современного искусства. Он должен был украсить настенной живописью на мифологический сюжет фронтон огромного камина в Созаке, где живут дядя Франсуазы Поль Лобард и его жена Лилиан. Там Кики научилась ходить и в первый раз взобралась на лошадь. Хозяин дома был искусным наездником и любил верховые прогулки».

В семье любили живопись и верховую езду. В Сен-Жер-мен-ан-Лайе, где у Жана Суверби была своя мастерская, родители Пьера Куарэ, которые дружили с художником, доверили ему художественное воспитание своей дочери Мадлены. Она обладала талантом, ее ждала блистательная карьера, которой помешала разбившая радужные перспективы трагическая гибель в возрасте двадцати восьми лет. Высокая, худенькая, со светлыми волосами, она таинственным образом исчезла с пакетбота «Л’Иль-де-Франс» посреди Атлантики. Она вышла замуж за канадца английского происхождения, преподавателя греческого, и возвращалась одна из-за начавшихся семейных конфликтов.

Их дочка Франс, которой было два года, в сопровождении своей гувернантки прибыла в Гавр к своему дяде Пьеру Куарэ. Что произошло между небом и океаном во время этой поездки летом 1933 года? Мадлену могла унести в море сильная, захлестнувшая палубу волна, по крайней мере нет оснований утверждать, что буря разразилась у нее в душе. Некоторые из ее произведений украшали квартиру на бульваре Малешерб, и в этих импрессионистских пейзажах совсем не прослеживался мотив такого загадочного трагического конца этой Офелии.

Сюзанна Куарэ училась в Школе изящных искусств в Лионе и пыталась заниматься живописью, но дар Мадлены наследовала в большей степени ее дочь Сесиль. Чтобы спокойно работать, она обновила дом в Кажарке и устроила там мастерскую. Франсуаза же, судя по ее немногим работам, предпочитала примитивизм. Две ее картины удостоились высокой оценки: «Игроки в карты», проданные Дрюо в 1971 году, и «Появление», проданное галерее «Шарпентье» в 1963 году в пользу организации «Исламская молодежь», главой которой была баронесса Алике Ротшильд, стремившаяся облегчить переселение детей в Израиль. Она любила раздавать свои работы друзьям, например Франсуа Гуглиетто, любителю безумных ночей в «Эскинад», баре в Сен-Тропе, перемещавшемся на зиму в Межев. Ему она подарила небольшую картину, изображающую двух игроков в карты за столиком бара «Ле де жэмо» [153] .

Бывший распорядитель церемонии дольче вита «Сен-Тропе-де-Пре», по выражению Аннабеллы Бюффэ [154] , истинный эксперт в этом вопросе, хранит как реликвии ее картину и десятки фотографий, запечатлевших праздники, шутки, эскапады этих чудесных летних дней в Сен-Тропе. Автор этой удивительной истории, сложенной из негативов, — местный фотограф Жан Апонт.

«Жанно доверяли, потому что он никогда не позволял себе продавать свои фотографии прессе, несмотря на самые соблазнительные предложения, — говорит Франсуаза Саган. — Эта профессиональная порядочность позволила ему присутствовать при незабываемых сценах. Иногда я порядком напивалась и к тому же была не одна…»