Фигуры политических вождей зачастую очевидны для масс, и выборы оказываются неформальными только в том случае, когда обнаруживается кадровый дефицит на высшем руководящем уровне или разворачивается внутрипартийная борьба, целью которой оказываются кресло председателя или место в рядах партийного руководства. С точки зрения организации процесса съезды партийных делегатов могут страдать от двух крайностей – анархии и автократии. Поэтому в отдельных случаях срежиссированность съезда может восприниматься как меньшее из зол.

Вот как описывает участник съезд одной из норвежских социал-демократических партий: «…Съезды как большие собрания представляют собой символ непостоянства. Предложение, сделанное наобум, – две трети зала аплодируют. Минутой позже следует совершенно противоположное предложение – тот же результат… Дело не в том, что делегаты прислушиваются к прениям. Ни у кого нет готового, выработанного мнения обо всем, в том числе и у видавших виды политиков. Большинство делегатов вообще может уйти из зала во время дебатов… Теперь бывает крайне редко, чтобы основные вопросы партийной политики решались на партийном съезде» [107] .

Оставив в стороне причины кризиса представительной демократии в рамках партийной системы, отметим, что как в элитаристских комитетах, так и в массовых народных партиях и движениях существуют две различающиеся группы руководителей. Одни являются лишь формальными отправителями власти, внешней публичной стороной партийного механизма. Другие, зачастую непубличные структуры и люди, обладают реальной властью внутри партии, являются фактическими ее хозяевами.

В особенности это характерно для американских партий. В публичной сфере мы можем наблюдать фигуру кандидата, имиджем соответствующего ожиданиям партийного электората, тогда как за его спиной, в тени, пребывает так называемая партийная машина, принципиально испытывающая недостаток публичности и находящаяся в руках партийных боссов. Расцвет политических машин приходится на XIX век, и официальным их концом считаются 60-е годы века двадцатого. Тем не менее, в качестве теневой политической структуры машины функционируют до сих пор. Пожалуй, наибольшую известность приобрела нью-йоркская демократическая машина под названием «Таммани холл», имевшая громадное влияние практически на все стороны жизни города и влиявшая на оформление государственной политики. Явный конец машин связан с формированием политически активного среднего класса в США к середине ХХ века, тогда как для стран латиноамериканского региона это явление характерно до сих пор.

То, каким образом формируется теневая партийная верхушка, зависит от правил игры на том или ином конкретном политическом рынке и его традиций. В одних странах (например, в США) партийные боссы являются представителями крупного бизнеса – вместе с ним по наследству передается и традиционная связь с конкретной партией, в других странах (во Франции, Германии, Бельгии и других) партийные теневые верхушки складываются из представителей традиционных политических элит, не тождественных деловым элитам, но связанных с ними отношениями и обязательствами.

Но, несмотря на это, не следует считать, что применительно к деятельности партий правило «кто платит, тот и заказывает музыку», действует повсеместно и безусловно. Наличие партийного аппарата, самого по себе весьма косного, делает партию достаточно независимой от кредиторов и их прихотей. Политический капитал на политическом рынке зачастую стоит куда выше, чем финансовый. Давление корпораций и их представителей, как правило, не переходит качественный рубеж и не превращается в управление партией – партийные ресурсы они чаще используют для лоббизма.

Другими словами, ни денежные мешки, ни представители изолированных сообществ интеллектуалов не заняты в непосредственном партийном администрировании и не занимают в структуре организаций официальные руководящие должности. Однако и отрицать влияние финансового и интеллектуального капитала на политику партий нельзя.

В зависимости от степени организованности и серьезности целей, которые ставит перед собой партия, с точки зрения объединяющих ее связей, партийная организация может являть собой «камарилью», сбившуюся вокруг фигуры вождя, где важнейшую роль играют личностные связи; клан, частично использующий кровные связи; руководящую команду, где связи между членами основаны либо на дружбе либо на различных формах общности, сложившейся в связи с подробностями личных биографий членов команды.

Однако наряду со всеми этим типами существует и бюрократическая система партийной организации, где вся власть принадлежит функционерам. Ни один из них никогда не признает, что то, что он делает, имеет источником его собственную волю. Власть в партии в таком случае на всех уровнях принадлежит обезличенному аппарату, транслирует ли он при этом волю вождя сверху вниз или волю рядовых партийцев снизу вверх.

Как бы ни пытались отдельные социальные активисты построить партию без аппарата, партию без внутренней машины, такие попытки рано или поздно заканчиваются неудачей.