Все сообщения из внешнего мира приносили ученики отца. Им отводилось время после утренней субботней молитвы. Подросший Берг, покручивая в ужасе пейсы, слушал рассказы о возмутительном поведении социалистов Бен-Гуриона из Рабочей партии МАПАЙ. Это же надо такое придумать: в лагерях репатриантов они обрезают мальчикам пейсы и лишают их истинного еврейского религиозного воспитания. Более того, Бен-Гурион собирается издать закон, по которому девушки из верующих семей будут призываться на национальную службу. Но религиозные депутаты Парламента-Кнессета этого не допустят. Верующие Иерусалима и Бней-Брака собираются провести массовую демонстрацию.

Возмущенный мальчик сжимал кулаки, с жалостью поглядывая на трех старших сестер. Слава Богу, говорили хасиды, министр по делам религий раввин Йегуда Маймон подал в отставку в знак протеста против принудительного лишения детей репатриантов религиозного образования. Правительству был вынесен вотум недоверия, и оно пало.

– А вы слышали, что сказал ушедший в отставку этот Бен-Гурион? – радостно вырывался один из учеников, довольный тем, что и ему дали вставить слово. – Он сказал, что никто не имеет права считать веру своей монополией, и что он и его товарищи не собираются отдавать религиозное образование на откуп ортодоксам, то есть нам, глубоко верующим людям.

Наступало время дневной молитвы и обеда, поэтому все постучали ложками по столу, выражая протест словам этого Бен-Гуриона.

Затем успокоились в предвкушении яств и следующего за ним очередного рассказа отца о жизни и писаниях великого рабби Нахмана из Брацлава.

Рассказывает, к примеру, отец о том, как рабби Нахман любил мистическую красоту Подолии и Волыни, где за каждым деревом или кустом таится русалка, леший или вурдалак. Леса там дремучи, кажутся заколдованными. Однако именно из этих чащ голос Баал Шем-Това доходил до Бога.

«Но ведь в таком густом лешачьем лесу невозможно различить древо жизни, отыскать древо познания, – говорит сообразительный сын отцу, – выходит, что это, как ты говоришь, место, не чу'дное, а чудн'oе, место дурных страстей и злых побуждений, царство Сатаны. А ты говоришь так, как будто тоскуешь по тем лесам?»

Отец отвечает сыну:

«В этом и есть трагедия народа Израиля, о которой неустанно говорил и писал великий рабби Нахман. Божественное присутствие – Шехина, дочь Царя вселенной, Святого, благословенно имя Его, алчет пробуждения своего народа, окликает его неустанно, но оклик этот блуждает эхом в тех сатанинских лесах. Народ слышит что-то сквозь сон, пробуждается, а эхо уже далеко, едва слышно, совсем пропадает. Народ вздыхает, ест яблоки забвения с чуждых ему деревьев, пьет воду и вино из чужих источников и рек, и опять сладко погружается в сон, пока не проснется в ужасе, видя над головой нависшую саблю или упершееся ему в грудь дуло ружья, а уже поздно».

Отец был открыт всем и каждому. Однако, его толкования мгновенно обнаруживали его естественную отделенность от всех по высоте духа и углубления в суть веры.

Но он умел как бы оделить каждого своей отделенностью и этим преодолеть обделенность ищущего истину в вере.

Самыми интересными для юноши Берга были уроки и диспуты, которые вел отец. Днем к отцу стояли в очередь брацлавские хасиды, исповедаться, раскаяться и попросить совета. Ночами же отец готовился к урокам, засиживался за книгами, вел записи ночи напролет. Потому был всегда бледен, но крепок телом и душой. Взволнованный очередным диспутом, Берг-сын тоже порой не спал ночами.

В кабинете отца висели две карты – Святой земли и Волыно-Подольской губернии, испещренные знаками. Отец изучил все места, которые посетил рабби Нахман – в Тверии, Цфате, все местечки Украины, по которым кочевал великий учитель, проповедуя свое учение и потому став популярным. Рабби Нахман болел туберкулезом, умер в тридцать восемь лет, в Умани, где и похоронен.

Не может человек, повторял за рабби Нахманом учитель и раввин Мордхе-Йосл Берг, вникать в буквальный текст Торы, и поэтому надо облачать внутреннюю сущность этого текста в одеяния рассказов и былей. Ведь нельзя излечить слепого, внезапно ослепив его светом, ибо пребывал долгое время во тьме. Во-вторых, требуется использовать иносказание, чтобы не прилепилась к верующему нечистая сила. В-третьих, эта сила может разоблачить верующего, поэтому он должен облачиться в одежды, изменить себя, чтобы его не узнали. Но, главное, только древние эти иносказания могут пробудить все семьдесят ликов Торы и дремлющий дух человека. Рабби Нахман раскрывает в космосе каббалистической книги «Зоар» и лурианской каббалы человеческую сторону. Порой почти абстрактные идеи каббалы оборачиваются в повествованиях рабби живыми страждущими или радующимися образами, подобными образам в картинах Брейгеля. Народные повествования расшифровываются рабби в каббалистическом ключе, преображаясь на глазах. Взгляд рабби Нахмана сверхреален. Его рассказы, сотворенные словами, подобны картинам Шагала, созданным линиями и красками.

Рабби Нахман ставил во главу угла идею исправления мира. Видел себя продолжателем учения великих каббалистов – Баал Шем-Това, рабби Ицхака Лурия, рабби Шимона бар-Йохая – РАШБи.

Но идею рабби Лурия о том, что Бог себя умалил, чтобы выделить место для сотворения нашего мира, рабби Нахман оспаривал, ибо, по его мнению, вездесущий Бог не может отсутствовать даже в крупице сотворенного Им мира.

Идее умаления – «цимцума» – рабби Нахман противопоставлял понятие «освобожденного пространства», подразумевая некое скрытое пространство, с которым нельзя соединиться ни речью, ни мыслью, а только мелодией. Чтобы слиться с этим невероятным пространством, следует оторваться от разума – как Богу, так и человеку – и ощутить необычное, невыразимое, и, тем не менее, существующее таинство этого слияния. Потому, считал рабби Нахман, главным принципом изучения хасидами Торы и Каббалы является не комментарий, длящийся через тысячелетия, а духовное испытание, ведущее к откровению.

Это был, по сути, камень преткновения между придерживающимися буквы Торы и хасидами-мистиками. Обе стороны понимали, что главное – не переступать грань, за которой буквализм может иссушить живую воду Священного Писания, а неудержимое увлечение откровением и буйством чувств может привести к катастрофе. Однажды она уже случилось с движением Саббатая Цви, который поднял еврейские народные массы своими каббалистическими откровениями, но не выдержал давления турецкого султана и принял мусульманство.