Шрифт:
– А тебе, сын мой младший, – произнес отец торжественно, – слово свое оставляю в наследство. Много раз выручало оно меня.
Момент, конечно, торжественный, а все одно: средний брат да старший улыбки сдержать не могут, думают про себя, мысли, причем, одинаковые.
«Что за штука такая – слово? – думают. – Голову им не отрубишь, коня на него не купишь. Баловство одно…»
Оглядел отец избу взглядом прощальным и произнес возвышенно:
– И еще желаю я, сыны мои, чтобы через семь лет, семь месяцев и семь дней пришли вы на могилку мою и рассказали друг другу честь по чести, чем богаты стали.
С этими словами мужик руки на груди сложил и поступил, как хотел, – умер то есть.
Ну а дальше все как водится пошло.
Поднимает солнце луну на своих лучах, опускает месяц солнышко на своих рожках – бегут дни. Завьюжит поземка – скроет тепло, распустятся листья – сбросят снег, – годы проходят.
А три брата, выполняя наказ отцовский, бродят по земле – добро наживают. Избу свою на кота без сапог оставили да на крысу. А куда денешься? Коли велел отец добро наживать, деваться некуда.
И вот наконец прошло семь лет, семь месяцев и семь дней. Пришли братья на могилу отцовскую.
На камень большой сели: старший брат, средний, ну и… этот… еще один.
Начал старший первым говорить, по старшинству потому что.
– Я, – хвастается, – мечом своим такое себе богатство завоевал – и не рассказать. На меня специально люди посмотреть приезжают.
– А я, – усмехается средний, – всех купил. И те, кто к тебе ездит, стоит мне только захотеть, с места не сдвинутся.
Буркнул что-то старший брат, но спорить не стал, знал: со златом не больно-то и поспоришь.
Смотрят, значит, два брата на этого… на младшего своего, а тот молчит. Правда, не просто так молчит, а со смыслом, многозначительно то есть. Но все одно: слов не роняет.
Наконец не выдержал старший брат, повернул свое иссеченное в битвах лицо без глаза и без уха и говорит:
– Что, не о чем рассказать тебе, братец? Ты, конечно, может, и сохранился лучше нас, зато одежда на тебе какая-то бедная, словно с чужого плеча.
Молчит младший. И не то чтобы грубо молчит или по-хамски там – нет. Просто значительно не роняет слова. И все тут.
Тогда протянул к нему свои узкие, длинные, перстнями украшенные руки средний брат и спрашивает:
– Что? Нечего тебе сказать, братец?
Молчит младший брат.
А между тем, посерел день, успокоились земные краски, затихли.
Оглянулись братья – люди вокруг них сидят. И со всех сторон, куда только глаз достать в силах, еще тянутся.
– Чего это они? – удивились братья хором.
– Ко мне идут, – сказал наконец младший. – За разговором.
И снова замолчал: значительный такой и молчаливый.
– Да что ты им дать-то можешь?! – удивился старший. – У тебя ж ни силы нет, ни славы!
– Да зачем они идут к тебе только?! – возмутился средний. – У тебя ж – ни влияния, ни богатства!
Но не отвечает им младший брат. Не из гордости не отвечает и не от плохого воспитания. Просто для чего слова-то попусту тратить? Не для того они, слова, созданы.
А люди все идут и идут к могиле отцовой. Сколько их – счесть невозможно.
С окрестных холмов спускаются, по всем дорогам приближаются – молчаливые, сосредоточенные. Глядят внимательно, ищут младшего брата глазами, а как найдут – улыбнутся. Подойдут, сядут на землю, ждут.
И тут встал младший брат, шапку снял и поклонился отцовой могиле.
И люди – все, как один, – встали тоже за ним вслед, да и поклонились.
А двум братьям отчего-то страшно стало. Не за богатства свои, нет, за что-то другое, необъяснимое…
Жил-был… мудрый гном
Шел однажды мальчик по лесу. Со стороны можно было подумать, будто сам по себе идет. Но на самом деле вместе с мальчиком шла печаль.
Шел мальчик и печалился. Потому что вроде лето, солнце, трава кругом и деревья, а, кроме печали, никого рядом нет. Ни тебе зверя какого, или гриба, или лешего, например.
Вдруг видит мальчик: на пенечке гном сидит. Обыкновенный сказочный гном: толстенький, борода длинная, глаза хитрые.
Только хотел мальчик с гномом поздороваться, а гном и говорит:
– Зря печалишься.
Мальчик спрашивает:
– Откуда вы знаете, что я печалюсь? Я ведь вам не говорил ничего.
Гном вздохнул только и отвечает:
– Мудрый я и старый. Старый – и поэтому мудрый.
Тут мальчику пришла пора вздыхать. Тем более, он ведь с печалью вместе был, а печаль очень вздохам способствует.