– Ты у меня смотри, сахар… – ласково ворчал Лука Назарыч, грозя Палачу пальцем. – Чурок не жалей, а то упустим шахту, так с ней не развяжешься. И ты, Ефим Андреич, не зевай… голубковскую штольню вода возьмет…

Быстро обернувшись к Мухину, Лука Назарыч как-то визгливо закричал:

– Что у тебя, бунт, а? Добился своего!.. распустил всех!.. Теперь полюбуйся…

– Лука Назарыч…

– Молчать! – завизжал неистовый старик и даже привскочил на месте. – Я все знаю!.. Родной брат на Самосадке смутьянит, а ты ему помогаешь… Может, и мочеган ты не подучал переселяться?.. Знаю, все знаю… в порошок изотру… всех законопачу в гору, а тебя первым… вышибу дурь из головы… Ежели мочегане уйдут, кто у тебя на фабрике будет работать? Ты подумал об этом… ты… ты…

Петр Елисеич покраснел, молча повернулся и вышел из корпуса. В первую минуту Лука Назарыч онемел от изумления, потом ринулся было вдогонку за уходившим. Мухиным, но опомнился и как-то только застонал. Он даже зашатался на месте, так что Палач должен был его поддержать.

– Вредно вам, Лука Назарыч… – заботливо проговорил Ефим Андреич, стараясь поддержать старика за рукав осеннего драпового пальто.

– В гору! – хрипел Лука Назарыч, сам не понимая, что говорит.

Рабочие, нагружавшие вагон, смотрели на эту сцену, разинув рты, так что Палач накинулся уже на них.

– А вы что остановились, подлецы?! – заорал он своим протодьяконским басом. – Вот я вас, канальи!..

– В гору!.. – ослабевшим голосом шептал Лука Назарыч, закрывая глаза от охватившей его усталости.

Из корпуса его увели в квартиру Палача под руки. Анисье пришлось и раздевать его и укладывать в постель. Страшный самодур, державший в железных тисках целый горный округ, теперь отдавался в ее руки, как грудной младенец, а по суровому лицу катились бессильные слезы. Анисья умелыми, ловкими руками уложила старика в постель, взбила подушки, укрыла одеялом, а сама все наговаривала ласковым полушепотом, каким убаюкивают малых ребят.

– Ужо я тебя липовым цветом напою… – лепетала она, подтыкивая одеяло. – Да перцовочкой разотру…

Луку Назарыча трепала жестокая лихорадка, так что стучали зубы. Он плохо понимал, что делалось кругом, и тупым, остановившимся взглядом смотрел куда-то в угол. Палач сидел в кабинете и прислушивался к каждому шороху. Когда мимо него проходила Анисья, он погрозил ей своим кулаком. Для Палача теперь было ясно, что звезда Мухина померкла, и Лука Назарыч не простит ему его дерзости. Следовательно, оставалось только воспользоваться этим удобным случаем, и в голове Палача зароились смелые планы. «Анисья, ты у меня не дыши, а то всю выворочу на левую сторону…» Приказчица старалась изо всех своих бабьих сил и только скалила зубы, когда Палач показывал ей кулаки. Знала она отлично эта кулаки, когда Палач был трезвый, но он пил запоем, и тогда была уже «вся воля» Анисьи.

Домик, в котором жил Палач, точно замер до следующего утра. Расставленные в опасных пунктах сторожа не пропускали туда ни одной души. Так прошел целый день и вся ночь, а утром крепкий старик ни свет ни заря отправился в шахту. Караул был немедленно снят. Анисья знала все привычки Луки Назарыча, и в восемь часов утра уже был готов завтрак, Лука Назарыч смотрел довольным и даже милостиво пошутил с Анисьей.

– Рюмочку анисовки… – предлагал Палач. – Отлично разбивает кровь, Лука Назарыч. Средство испытанное…

– А ты сам что же?

– Не могу, Лука Назарыч… У меня зарок.

– Знаю, знаю… Ты, краля, не давай ему баловаться.

– Кабы слушался он меня, Лука Назарыч…

Палач только повел глазами, как Анисьин язык точно прилип.

Завтрак вообще удался, и Лука Назарыч повеселел. В окна глядел светлый августовский день. В открытую форточку слышно было, как тяжело работали деревянные штанги. Прогудел свисток первой смены, – в шахте работали на три смены.

– А этого француза я укорочу… – заметил Лука Назарыч, не говоря собственно ни с кем. – Я ему покажу, как со мной разговаривать.

В прихожей осторожно скрипнула дверь, и послышалось тяжелое шептанье.

– Кто там? – окликнул Палач.

– А Луку Назарыча повидать бы, – ответил хриплый голос. – Мы до него пришли…

Палач выскочил в переднюю, чтобы обругать смельчаков, нарушивших завтрак, но так и остановился в дверях с раскрытым ртом: перед ним стояли заводские разбойники Окулко, Челыш и Беспалый. Первая мысль, которая мелькнула в голове Палача, была та, что разбойники явились убить его, но он сейчас же услышал шептанье собравшегося у крыльца народа.

– Нам бы Луку Назарыча…

– Меня? Кто меня спрашивает? – повторял Лука Назарыч и тоже пошел в переднюю.

– Лука Назарыч, не вели казнить, вели миловать, – проговорил Челыш, выступая вперед.

– В чем дело? – удивлялся Лука Назарыч.

– Это наши… заводские разбойники, – объяснил, наконец, Палач, стараясь заслонить собой управляющего.

– Мы до твоей милости, Лука Назарыч, – заговорил Беспалый. – С повинной пришли… Што хошь, то и делай с нами.

– В кандалы! в машинную!.. – заревел Лука Назарыч, поняв, в чем дело. – Лесообъездчиков сюда, конюхов!..