«Если я действительно, несмотря на страх, хочу туда, то Никита отпал, – ворочаясь, думал Павел. – Он не помощник в этом, не индикатор, от него нельзя получить знания, как это сделать по своей воле, целенаправленно использовать провал… Что же делать, где искать, к кому идти… Только не к Безлунному. Он вызывает отвращение у меня сейчас (даже не страх), а самое важное: в главном я ему кардинально не доверяю – определить место, подтолкнуть он всегда, конечно, может, но не в том направлении, что надо, – в самой безнадежной яме и окажешься. Что-то в нем есть сладенькое, хитрое, лисье, обманчиво-жуткое, не хочу… Метафизический упырь… Но если не Безлунный, то кто же?.. Надо искать… Может быть, сынок?.. Я о нем уже изрядно подзабыл… Но почему он? Что за сумасшедшая идея?!. Сначала где он и кто?.. А потом, что он может знать?.. Если, однако, по антилогике судить, то тогда… надежда есть…»

И Павел заснул.

А на следующее утро явилась Таня. Ульянушка обвинила ее, обнимая, что она последнее время пропала, исчезла с глаз всех, но выяснилось, что Таня на недельку уезжала к мужу, к своему Юре, который в одиночестве под Вологдой заканчивает свою летнюю командировочную работу. Делала она это уже не раз, так что вовсе она не «пропала».

Буквально через полчаса подъехал Егор, так что все были в сборе, не считая Марины. Орлов и Буранов, приглашенные «просто так, отдохнуть», ожидались днями позже. Они и раньше, бывало, правда, в разное время, порознь, наезжали дня на два «отдохнуть» в это метафизическое «гнездо» под родимой Москвой, которая разрослась до размера целой страны.

Какие-то родственнички Ульяны помогли, собрали прямо с огорода урожай, и еще что-то из чулана, и завтрак намечался отменный. Вообще, отметил Павел, метафизики не так уж плохо живут, несмотря на кризис, не богато, но далеко не бедно; как это они умудряются так жить при своей отключенности – на первый взгляд, трудно объяснить, но крупно помогают господин случай, наследство, обстоятельства, родственники, друзья, связи, интеллектуальная, не обременительная, но все же работа (кто-то преподавал философию или литературу и т. д.).

Черепов был как раз единственный, кто наотрез отказывался от самой минимальной, несложной социальной адаптации. Но зато и у него был выход – родная сестра, которая отчаянно помогала ему (помогала парадоксально, так как какую-либо существенную помощь Черепов не принимал). Орлов, правда выпадал из этой картины, и никто не знал, на что он живет, но это было естественно, так как сама Марина с гордостью утверждала, что Орлов – вне человека.

Большой круглый стол был обильно накрыт, окружен легкими креслами – прямо в саду, в блаженной тени родных деревьев, с которыми предки (да и сейчас некоторые) разговаривали как с живыми существами. Самовар, чай, квас, водка, наливки, собственное варенье из кладовой, калачи, пирожки, пышки – так и приглашали к российскому покою.

После ночных сновидений самое время было расслабиться. Разумеется, два кота были рядом, кружились под столом, кошка Чернушка и собачонка оказались тоже тут как тут. Огромный пес, хранитель сада, был на цепи и давно накормлен.

Никита, тем не менее, спал и сквозь сон настаивал на этом – решили тогда его не тревожить.

И разговор за столом сначала пошел легкий, прямо утренний, безоблачный, все шуточки да прибауточки, но в основном о конце света.

Внезапно из-за деревьев появился Никита, весь угрюмо-растрепанный. Павел вздрогнул, увидев его, но Никиту тут же попытались усадить за стол. Но он возражал и твердил, что хочет сначала пойти в глубь сада – сплясать среди деревьев. И он пошел туда, все дальше и дальше, но потом остановился, и было видно, как он, показавшийся вдруг огромным, размашистым, одиноко плясал в глуши садового леса. И был он сейчас похож на лешего, только далеко не с нашим разумом, доставшимся ему из глубин будущего.

Однако эта странная схожесть с лешим навела толстую старушку Авдотью Михайловну, родственницу Ульяны, на разговор о них самих, о леших то есть.

– Нынче лешие, – плаксиво пожаловалась Авдотья Михайловна, – немножко другие стали по сравнению с теми, о которых мне еще моя прабабушка рассказывала. Те завлекали диким хохотом, членораздельными криками, а теперешние работают под автомобили. Прямо точно звучат среди глухого лесу, как автомобильные громкие гудки. Иди, мол, ко мне, не плутай! И некоторые идут, хотя какие в сплошном лесу, где и дорог нет, могут быть автомобили. Идут, ползут, потому что в присутствии лешего на многих нападает затмение ума.

– Все как есть, – мрачно подтвердил Черепов, – какая среда, машинная, скажем, такова и нечистая сила.

– Подделываются, – пискнула Авдотья Михайловна, дуя в блюдце с горячим чаем.

Разговор о конце света она не поняла, но о леших все понимала. А Никита, тем не менее, все плясал и плясал. Из-за его присутствия разговор неизбежно перешел на теории времени. П. Д. Успенского тоже упомянули, кстати, тот нюанс в его гипотезах, что, умирая, человек тут же «рождается» снова тем же человеком, каким и был, и повторно проживает снова свою же жизнь, не подозревая, что он ее уже прожил, и так может продолжаться очень долго, почти до бесконечности, до определенного метафизического поворота, который потенциально может вырвать человека из этого страшного круга.

– Стоит ли играть в игры с тайными, для нас запретными, законами Вселенной? – улыбаясь, обратилась Таня к Павлу.

– Какие вы все страсти рассказываете, – чуть-чуть осерчала, прервав ее, кругленькая старушка, – я даже испугалась. А как же труп, если все повторяется?!

– Труп сам по себе. А жизнь сама по себе, – возразил кто-то.

– Это правильно, – глубокомысленно заключила толстая старушка Авдотья Михайловна, потянувшись за пирогом. – Я, бывало вот, несколько раз так случалось, – приду на базар, на котором до этого ни разу не была. И батюшки… точно помню, что я здесь когда-то уже бродила…