Мы приехали с сыном на месяц учить английский. В администрации школы мне дали адреса: сын должен был отправиться в пансион, а я — в английскую семью. Хозяйку мою звали Рут. Попала я к ней случайно — мы на неделю опоздали, и комната, предназначенная мне, оказалась занята. Меня направили к Рут. И был оттенок — как бы извиняясь. И просили сказать, если будет что-нибудь не то. Я не обратила внимания. Что могло быть «не то»! Я была в Англии. Светило солнце. Чистые стекла окон и дверей — стеклянных дверей! — маленьких очаровательных домиков отсвечивали в глаза. Жизнь была прекрасна.

Сначала я отвезла сына. Пансион был в чудесном зеленом парке с футбольным полем, кортами и открытым бассейном. Кто-то купался, кто-то гонял по дорожкам на велосипеде (обязательно — для безопасности, в шлеме, вообще-то в нем кататься было жарко, жаловался потом мне сын, но это правило выполнялось неукоснительно). Нас отвели в его комнату — десять кроватей, заправленных обычными, вроде наших, одеялами. Мебели минимум. Сумки под кроватями. Теперь это был его дом — правда, не слишком надолго. Итак, я сдала сына воспитателям: бросила кутенка в воду, — не приходите хоти бы дня три! — напутствовали они меня. И я поехала к Рут.

Ей было лет пятьдесят. Сухопарая, светловолосая, с тонкими губами. Она отвела меня в мою комнату, и первое, что бросилось в глаза, — свод правил, вывешенный на стене. Их было штук десять. Около некоторых стояли восклицательные знаки — один, два, три. Я ощутила легкое беспокойство.

Двигаясь по дому. Рут не переставала говорить. Кажется, я попала в светский дом. Ужин накрывали в гостиной, на скатерти, с сервировкой, претендующей на изысканность. Кроме меня, в доме жила молоденькая испанка, и Рут обожала разговаривать с ней об Испании, Россия ее не интересовала — она представлялась ей чем-то далеким, и, без сомнения, опасным — чем-то вроде Бермудского треугольника.

— У вас, конечно, есть дом? — спросила она меня в первый же вечер за ужином.

Я вынуждена была признать, что дома у меня нет. До этой минуты я никак не ощущала его отсутствия. Но из чувства патриотизма, помню, в тот момент мне остро захотелось, чтобы он был. Увы. Была квартира, правда, в центре города. Двухкомнатная. Муж. Ребенок.

— Значит, вы едите в той же комнате, где спите? — прикинув мою ситуацию в уме, спросила Рут с неподдельным ужасом.

Я мучительно раздумывала, что бы ей ответить, не ударив лицом в грязь и не уронив честь родной страны. Что, если я признаюсь ей, что обычно мы едим на кухне, а когда принимаем много гостей, мебель из одной комнаты перебрасываем в другую? Не повредит ли это репутации моей Родины? В итоге я позорно промолчала, предоставив ей думать что угодно.

Жилище Рут было небольшим — собственно, это была часть длинного, во всю улицу, дома с отдельными входами. И с крохотным садиком на заднем дворе. Но Рут вела себя так, словно это дворец. Не знаю, может быть, я в конце концов привыкла бы к ее чопорности и холодности, но окончательно испортила наши отношения моя привычка каждый день мыться. Душа у Рут не было, что само по себе было неприятно. Чтобы помыться, нужно было попросить Рут включить колонку и нагреть воды. Это каждый раз стоило ей четырех фунтов, сообщила мне Рут. После этого Рут наливала ровно половину ванны, и эту воду нужно было разбавить холодной (о споласкивании и речи быть не могло).

Потом уже я узнала, что вода в Англии, действительно, предмет особой экономии. Она очень дорога. Соученицы на курсах рассказывали мне, что если задержаться под душем, то хозяева начинают стучать в дверь. Однако о такой экономии, доходящей до абсурда, как у Рут, я не слышала ни от кого, и больше нигде с таким не сталкивалась. А на третий день я опоздала на ужин, который Рут накрывала ровно в шесть.

Я в первый раз отправилась навестить сына, слегка заблудилась на обратном пути и опоздала минут на двадцать.

Рут была в бешенстве. Ее муж Рэй, приятный, тихий человек, бывший полицейский, ныне садовник, смущенно улыбался мне, а она кричала, что уже собиралась звонить в полицию и сообщать, что я исчезла. Это было несколько странно, поскольку она знала, куда я пошла. Ужин прошел в весьма натянутой обстановке. Рут опять нахваливала Испанию. Меня за столом будто и не было.

После ужина я поднялась к себе и занялась домашним заданием. Хлопнула дверь — это юная испаночка понеслась, как обычно, на дискотеку. Постучавшись, зашла Рут и требовательно спросила, почему я никуда не хожу. Я сообщила ей, что устала. Что я не в том возрасте, когда бегают на танцульки. Что я еще не обзавелась друзьями. Что дом ее отнюдь не в центре города. Не сразу я поняла из ее ответной речи, что они с мужем должны уйти. Я пожала плечами — мне-то что? И поняла в тот же момент, что она не хочет оставлять меня одну в доме. Кровь бросилась мне в лицо, но я не сказала ничего, мысленно поздравив себя с тем, что мое умение держать себя приближается к знаменитому самообладанию английского дворецкого. Рут вышла. Вскоре хлопнула входная дверь, и от дома отъехала машина. Решив перекурить это событие, я спустилась вниз, чтобы выйти в сад. Что-то в коридоре показалось мне не таким, как всегда. Не было телефона. Рут, уходя, спрятала телефон от меня. Вдруг я начну звонить в эту далекую, ужасную Россию за ее счет.

Дело шло к кульминации. Когда в очередной раз мне удалось подвигнуть хозяйку на нагрев воды, а я отлучилась из ванной за шампунем, ворвалась разъяренная Рут и начала выговаривать мне за то, что я оставила воду без присмотра. Заодно она сообщила мне, что своими постоянными требованиями воды я лишаю их с мужем возможности мыться. Тут мое терпение лопнуло. Я заорала, что я приехала в Англию, а не на Новую Гвинею. Что все чистоплотные люди моются каждый день. Мне даже не приходилось искать английские слова — они спрыгивали с языка сами, как злые лягушки.