Так отвечал на это Пелиду державный старец Приам: «Нет, любимец Зевса, не сяду я, пока Гектор будет лежать непогребенным в твоем шатре! Отдай мне тело и прими выкуп — дары, что привез я тебе!» Грозно взглянув на Приама, Ахилл сказал ему: «Старец, не гневай меня! Сам я знаю, что должно возвратить тебе сына; Зевс повелел мне отдать тебе тело, знаю, что и ты приведен сюда помощью богов, где бы тебе пройти в стан наш, охраняемый недремлющей стражей, где бы отодвинуть засовы на моих воротах? Молчи же и не волнуй мне сердце». Так сказал Ахилл, и Приам, испуганный его гневом, умолк. Пелид же быстро, как лев, бросился к двери, за ним вслед пошли двое из друзей его: Алким и Автомедонт, которых чтил и любил более всех после Патрокла. Быстро отпрягли они коней и мулов, ввели Идея в шатер, потом выбрали из воза все дары, привезенные Приамом, оставили только две ризы да тонкий хитон — в них хотели они одеть Гектора. Вызвал Пелид рабынь и велел им омыть и намазать тело душистыми маслами, одеть его в оставленные ризы, но сделать это тайно и вдали от шатра, чтобы Приам не увидел сына обнаженным и не воспылал бы гневом: боялся Ахилл, что и сам он не удержится тогда от гнева, поднимет руку на старца и преступит волю Зевса. Когда рабыни омыли тело Приамида, одели его в хитон и покрыли ризами, Ахилл сам положил его на одр и велел поставить одр на колесницу. Потом снова войдя в шатер, Пелид сел на пышно украшенное седалище, против царя Приама, и сказал ему: «Сын твой возвращен тебе, как желал ты, старец; завтра на заре ты можешь увидеть его и везти в Илион, теперь же подумаем о трапезе: пищи не могла забыть и Ниобея, несчастная мать, разом потерявшая двенадцать детей; будет у тебя время оплакать сына, когда привезешь его в Трою». Так говорил Ахилл и, встав, заколол белорунную овцу и велел друзьям готовить ужин. И когда старец Приам насытился пищей, он долго сидел молча и дивился виду и величеству Ахилла: казалось старцу, что он видит перед собой бога, равно и Ахилл дивился на Приама: полюбился ему почтенный старец, полюбились ему и разумные речи его. Так сидели они и смотрели друг на друга, наконец старец прервал молчание и сказал Пелиду: «Дай мне теперь опочить, любимец Зевса: с того дня как сын мой пал от твоей руки, очи мои не сомкнулись ни на один миг: терзаемый скорбью, стенал я и лежал распростертый в прахе, сегодня в первый раз с той поры вкусил я и пищи». Тотчас же велел Пелид друзьям своим и рабыням стлать на крыльце две постели, покрыть их коврами и положить шерстяные плащи, которыми старцы могли бы прикрыться во время ночи, потом, обратясь к Приаму, он молвил: «Ляг лучше на дворе у меня, старец: ко мне на совет данайские вожди приходят иногда и ночью: если кто из них увидит тебя здесь, тотчас сообщит о том царю Агамемнону, а он замедлит, быть может, выдачей тела твоего сына. Да скажи мне еще вот что: сколько дней станешь ты погребать сына? Во все эти дни я не выйду на битву, удержу также от битв и дружины». Приам отвечал Пелиду: «Если ты прекратишь брань на эти дни и позволишь мне почтить сына погребением, ты окажешь мне великую милость: мы, как знаешь, заключены в стенах, лес для костра должны возить издалека — с гор, а троянцы повергнуты в ужас и боятся выехать в поле. Девять дней желал бы я оплакивать Гектора у себя в дому, на десятый приступить к погребению и устроить похоронный пир, в одиннадцатый насыпать могильный холм, в двенадцатый же, коли будет нужно, ополчимся на брань». — «Будет совершено, как ты желаешь, почтенный старец, — сказал Пелид. — Прекращу брань на столько времени, на сколько ты просишь». С этими словами взял он Приама за руку, ласково сжал ее и с миром отпустил от себя старца.

Все бессмертные боги и все люди на земле покоились сном; не спал один только Гермес: думал и заботился он о том, как вывести Приама из стана ахейцев. Став над головою спавшего старца, Гермес обратился к нему с такой речью: «Что спишь ты, старец, и не подумаешь о грозящей тебе опасности? Много даров привез ты Пелиду в выкуп за сына, но детям твоим придется заплатить за тебя втрое более, если только о присутствии твоем здесь проведает царь Агамемнон или кто другой из ахейцев». Ужаснулся Приам, пробудился от сна и поднял глашатая. Гермес в одно мгновение запряг коней и мулов и сам провел их через ахейский стан в поле; никто из ахейцев не увидел Приама. Когда они доехали до брода реки Скамандра, в небе занялась заря. Тут Гермес скрылся от очей путников и вознесся на Олимп. Приам же, стеная и плача, направил коней и мулов к городским воротам. Той порой все в Трое — мужи и жены — покоились сном, одна только Кассандра, прекрасная дочь Приама, подобная красотой Афродите, покинула в тот ранний час ложе: взошла на башню и издалека еще увидела отца, и вестника Идея, и тело брата, везомое мулами. Громко зарыдала Кассандра и, обходя широкие улицы Трои, восклицала: «Ступайте, мужи и жены троянские, посмотрите на Гектора, распростертого на смертном ложе, встречайте и приветствуйте мертвеца все вы, привыкшие встречать его с радостью, победителем приходящего из битв: радостью был он и защитой Илиону и его чадам». Мужи и жены троянские — все устремились из города в поле и толпами стали у городских ворот. Впереди всех стояла Андромаха, молодая супруга Гектора, и мать его Гекуба; и когда подвезен был мертвец к воротам, обе они зарыдали, рвали на себе одежды и волосы и, бросясь к телу, с воплями обнимали голову Гектора и орошали ее потоками слез; горько плакал и народ троянский, скорбя о гибели Приамида, бывшего несокрушимым оплотом Илиону. И целый день, до заката солнца, продолжались бы рыдания и стоны над доблестным Гектором, если бы Приам не воззвал со своей колесницы к народу: «Дайте дорогу, друзья, пропустите мулов; после насыщайтесь плачем, когда привезу я мертвеца в дом свой». Толпа расступилась и открыла дорогу.

Когда поезд подъехал к жилищу царя Приама, тело Гектора положили на пышное ложе и внесли внутрь дома; подле смертного ложа поместили певцов, певших плачевные, погребальные песни; женщины вторили им рыданиями и стонами. Первая подняла плач Андромаха, обнимая руками голову мужа и горько рыдая, она говорила: «Рано погиб ты, супруг мой, рано оставил меня вдовою, оставил беспомощным и младенца сына! Не видать мне сына юношей: скоро в прах падет Троя, ибо пал ты, неусыпный хранитель ее, ты, оплот народа, защитник жен и младенцев. Скоро данайцы повлекут троянских жен к кораблям своим и увезут с собою в неволю, увезут и меня с моим младенцем: будем мы с ним изнурять силы в позорных работах, будем трепетать от гнева сурового властелина; или, быть может, в день падения Трои данаец возьмет младенца за руку и с высокой башни бросит на землю». Так говорила Андромаха, рыдая, и вслед за нею рыдали и стенали троянки. После нее подняла плач Гекуба: «Гектор, дрожайший из сынов моих! И живой ты был у меня любезен богам, не покинули они тебя и после смерти: копьем исторг лютый Ахилл твою душу, безжалостно влачил он тебя по земле вокруг Патрокла, сколько дней лежал ты у мирмидонских кораблей, распростертый во прахе, и вот покоишься ты теперь в доме отца — невредим и чист, словно омытый росою, словно сраженный легкой стрелою сребролукого Аполлона». Так взывала Гекуба, и толпа лила горькие слезы. Третья плач подымает Елена: «О, Гектор, из всех сродников любезнейший сердцу! Вот уже двадцатое [81] лето идет с тех пор, как я прибыла с Парисом в Илион, и во все эти годы ни разу не слыхала я от тебя горького, обидного слова; даже когда и другой кто из домашних укорял меня — деверь ли, золовка или свекровь — ты останавливал их, смягчал их гнев кротким, разумным словом и каждого делал добрее ко мне. Нет теперь у меня друга, нет защитника и утешителя во всем Илионе: равно ненавистна я всем!» Так оплакивала Гектора Елена, и стенала с ней вся несчетная толпа троянского народа.

Наконец старец Приам обратил слово к народу и сказал: «Теперь, троянцы, отправляйтесь в горы за лесом, не бойтесь засад и нападений ахейцев: сам Ахилл, отпуская меня от судов, обещал не тревожить нас в продолжение одиннадцати дней». Быстро запрягли троянцы в возы лошадей и волов и девять дней возили лес в город, на десятый же день на заре вынесли тело Гектора, положили на костер и раздули пламя. Утром одиннадцатого дня весь город собрался к костру: потушили пламя, багряным вином залили все пространство, по которому разливался огонь; братья и друзья Гектора, горько рыдая, собрали из пепла белые кости героя и, собрав, положили их в драгоценную урну, обвили урну тонким пурпурным покровом и опустили ее в глубокую могилу. Наполнив могилу землей и плотно устлав сверху камнями, троянцы насыпали над Гектором высокий курган. Во все это время вокруг работавших стояли стражи и смотрели в поле, чтобы не напали на них врасплох данайцы. Насыпав могильный курган, народ разошелся, но, спустя немного, снова собрался — на погребальный пир, в дом любезного Зевсу Приама.

Так погребали троянцы доблестного Гектора.

Когда Гектор пал под ударами Ахилла, троянцы, боясь копья страшного Пелида, скрывались за стенами родного города. Весь народ горевал, оплакивал Гектора и многих других доблестных героев, погибших в последних битвах, и уже с трепетом помышляли о погибели Илиона. Тогда обрадовала троянцев неожиданная помощь. Из далекой понтийской страны явилась к ним, в сопровождении двенадцати дев, царица амазонок Пенфесилея, Ареева дочь. Пенфесилея горела желанием помериться в бою со знаменитыми героями ахейцев, но не одно это желание влекло ее: роковым ударом копья поразила она на охоте, вместо оленя, сестру свою Ипполиту, и вот идет она на кровавую войну, чтобы умилостивить гневных эриний. Увидев стройных дев, приближавшихся к ним в блестящих доспехах и на борзых конях, увидев Пенфесилею, выдававшуюся среди своих спутниц, как луна среди звезд, прелестную, как утренняя заря, подошли к амазонкам обрадованные и удивленные троянцы. Приам, и тот забыл свою глубокую скорбь; повел он юную царицу во дворец и почтил ее, как отец чтит родную дочь, воротившуюся после долгого отсутствия из далекой чужбины. Старец устроил для Пенфесилеи пир и щедро одарил ее. Дары еще драгоценнее посулил он деве, если спасет она осажденный город. И дева обещала совершить дело, превышающее человеческие силы: Ахилла и всех ахейцев обещала она низринуть в прах и сжечь все ахейские корабли. Андромаха, горестная вдова Гектора, услышала хвастливые речи царицы и тронула ее сердце кроткими словами: «Что говоришь ты, несчастная? У тебя недостанет сил, чтобы сравняться с ужасным Ахиллом, и скоро падешь ты от копья его. Несравненно сильнее тебя был Гектор, и тот пал, мне и троянцам на горе».

С закатом солнца окончился ужин, и Пенфесилея с подругами удалилась, чтобы предаться сну. В то время как глубокий сон овладел ее усталыми членами, перед ее ложем в образе Арея явился посланный Афиною бог сновидений; он повелел деве бодро выступить на бой с сыном Пелея, возвестил, что она прославится его гибелью. Несчастная, не подозревала она, что Паллада Афина желает ее гибели. Радостно поднялась она рано утром со своего ложа. Не мешкая, облеклась она в блестящие доспехи, надела золотые поножи, сверкающий панцирь, привесила меч в ножнах из серебра и слоновой кости; взяла щит, сиявший подобно луне, восходящей над поверхностью моря, на голову надела блестящий златогривый шлем. Под щитом в левой руке было у нее два длинных копья, а в правой — обоюдоострая тяжелая секира. В таком вооружении на боевом коне — крылатых гарпий быстрее — явилась она перед воинами дворца. С удивлением взирали на нее толпившиеся вокруг троянские воины и забыли всякую боязнь. С новым мужеством, с новыми силами последовали они за нею и храбрыми ее спутницами. В то время как выходили они, ликующие, полные надежд, из ворот Трои, старец Приам поднял руки к небу и так молился: «Отец Зевс! Да падут во прах рати ахейцев от руки воинственной дочери Арея, и да возвратится она невредимая и дом мой. Сделай это в честь могучего Арея, сделай это из любви к ней: отрасль она твоего рода и подобна бессмертным богиням. Сделай это меня ради, меня, столь много претерпевшего, меня, отца стольких сыновей, павших под ударами арговян. Помоги нам, пока хоть что-нибудь еще осталось от крови Дардана, пока город наш стоит несокрушимый; дай отдохнуть нам от губительной брани».

Удивились ахейцы, увидев со своих кораблей, что троянцы, столько времени не дерзавшие показываться из-за стен, так мужественно выступают теперь из городских ворот. И говорили они друг другу: «Кто же это снова соединил троянцев? Горя желанием битвы, снова мужественно выступают они из ворот. С ними, наверное, какой-нибудь бог, и он-то их понуждает. Подумаем и мы о битве, и нас не оставят боги сегодня!» Так говорили они и, наскоро вооружившись, выступили из стана врагу навстречу. Начался ужасный бой, обе стороны бились с одинаковой храбростью: от крови скоро побагровела земля. Впереди троянцев сражалась Пенфесилея, и от копья царственной девы падали ахейцы один за другим. С таким же мужеством сражались и ее спутницы. Но вскоре храбрейшие герои ахейского войска поспешили к тому месту, где свирепствовали амазонки, и не одна из них погибла ранней смертью. Подарк, сын Ификла, поразил Клопию, но не безнаказанно. Пенфесилея, раздраженная смертью подруги, копьем пронизала ему правую руку; быстро отошел он в сторону и на руках друзей испустил последнее дыхание. Идоменей метнул копье в правую грудь Бремузы: как ясень, срубленный на горе дровосеком, опустилась она, стеная, на землю и тут же скончалась. Рядом с Идоменеем бился Мерион и сразил Эвандру и Фермодессу, одну копьем, другую мечом. Локриец Аякс убил Дериону, Диомед — Алкибию и Деримахию. Так в короткое время пало семь амазонок, а с ними и несколько троянцев. Керы, смертоносные богини, кровожадные, носились по троянским полкам. Но неустрашимая и непобедимая Пенфесилея не уступала ахейцам: как бросается на быков кровожадная львица, так врезалась она во вражеские ряды, и где только ни показывалась, испуганные бойцы подавались назад. «Собаки, — грозно крикнула она, — сегодня поплатитесь вы за поношение Приама: вы будете добычей птиц и хищных зверей, и не будет памятника над вашим прахом; ни один из вас не вернется жене и детям на радость. Где ж теперь Тидид, где Ахилл и Аякс, где они, храбрейшие в войске? Не смеют они выступить против меня, боятся смерти от моей руки». Так сказала она и устремилась на данайцев, секирой и мечом поразила много бойцов. У нее в запасе, на случай, был лук и наполненный стрелами колчан. Братья и друзья Гектора мужественно следовали за ней, и падали, как древесные листья, люди и кони ахейцев. Все дальше и дальше отступали ахейцы и, безумные, радовались уже троянцы, что истребят врагов своих; они достигли кораблей и готовы были их сжечь.

Ахилл и сын Теламона Аякс не участвовали в битве. Они лежали у могилы Патрокла и с грустью вспоминали о друге. Но когда троянцы появились с факелами близ кораблей, Аякс услышал шум битвы и сказал Ахиллу: «Друг, до меня доносится страшный шум, точно загорелся бой жестокий. Поспешим туда, не то троянцы опередят нас, перебьют арговян и сожгут корабли. Великим будет это для нас позором».

Теперь и Ахилл услышал боевые клики и жалобные стоны; оба героя бросились к оружию и, вооружившись, поспешили к месту битвы. Обрадовались теснимые ахейцы и вздохнули свободней, когда увидели, что в блестящем вооружении спешат к ним на помощь могучие герои. Аякс врезался в толпу троянцев и положил на месте четырех храбрых передовых воинов, меж тем как Ахилл сразил пять амазонок. И вот стали они опустошать густые ряды врагов, подобно огню, раздуваемому бурным ветром в дремучем нагорном лесу. Пенфесилея увидела их, грозных и губительных; как барс бросается на охотников, гневная, устремилась она на них и метнула копье в Пелида; но как от твердой скалы отскочило, разбившись вдребезги, копье. Тогда направила она другое копье в Аякса и грозно крикнула героям: «Безуспешно пустила я первое копье, но этим надеюсь лишить вас и силы и жизни, вас, что считаетесь сильнейшими из данайцев. Подойдите ближе и увидите, насколько мы, амазонки, сильнее вас, мужей». Засмеялись ахейцы похвальбе девы, и Теламонид метнул копье ей в ногу, но копье не ранило ноги. Не заботясь более о деве, обратился он к толпе троянцев, предоставляя Пелиду сражаться с амазонкой: он знал, что Пелиду так же легко одолеть ее, как ястребу голубицу.