— Не собираюсь я ни с кем работать. Ни с кем из людей. Исключено на все сто процентов. Люди не слушают, что я им говорю, они не способны выдать то совершенство, какое я от них жду.

Носовые платки начали потихоньку растворяться в липкой жидкости, и вскоре Скизикс оказался с ног до головы в мокрых бумажных комочках, которые он, правда, безуспешно, попытался с себя стряхнуть.

— К носу тоже прилипло, — подсказал ему Хартц.

— Заткнись, Лучше скажи, что мне делать?

Хартц задумался.

— Ну, в принципе можно из новых частей попробовать собрать точную копию старой машины.

— Идея, — отозвался Скизикс с воодушевлением. — Кажется, ты попал в самую точку. Можно начать прямо сейчас.

Спустя две недели Скизикс позвал к себе Хартца на первое испытание новой ударной установки.

Затаив дыхание, они вдвоем встали напротив новоявленного чуда техники.

Скизикс нажал кнопку «воспроизведение».

Машина тотчас выдала «ротовую перкуссию» из одной вещицы Джона Майэлла.

— Черт, да это еще хреновей, чем в тот раз, — едва не расплакался Скизикс.

Он со злостью пнул свое второе неудачное детище и жалобно шмыгнул носом.

Хартц сочувственно положил руку на плечо восходящей звезде поп-музыки.

— Скизикс, дружище.

— У? — хлюпнул носом Скизикс.

— Есть только одно средство.

— Ты хочешь сказать, это?..

— Боюсь, что так.

— Нет, только не он.

— Увы, он, и никто другой.

— Только не этот безумец.

— Именно этот, доктор…

— О господи!

— …Кремний.

Доктор Кремний жил и работал на заброшенной бойне. Ее огромное, похожее на пещеру жилище сохранило систему крюков и направляющих рельсов. С одной небольшой разницей: там, откуда когда-то свисали осклизлые, окровавленные шматы говядины, теперь болтались клавиатуры, пустые пластиковые футляры, бобины магнитофонной ленты, гибкие диски, в отверстия которых были засунуты спицы, платы, дисководы, принтеры, плоттеры и прочие компьютерные прибамбасы — и главное, все до единого в пределах досягаемости ловких рук доктора Кремния. Наверху, извиваясь среди этой нависшей над головой подобно Дамоклову мечу электронной рухляди, на манер Лиан в Экваториальном Лесу протянулись коаксиальные и оптико-волоконные кабели.

Разумеется, вся эта свисающая с потолка дребедень значительно ухудшала видимость в и без того темном помещении, которое едва-едва освещали разбросанные то там, то здесь по невидимому потолку флуоресцентные мини-светильники. В результате уровень освещенности приближался к сумеркам, среди которых кое-где светлячками вспыхивали экраны дисплеев.

Во всем огромном помещении стоял тяжелый дух перегретых электроприборов и животной крови — последний, судя по всему, исходил от запекшихся на сером бетонном полу бурых пятен. Правда, выцветшие пятна были заметны лишь в проходах между высокими рядами ящиков и картонных коробок. Эта специфическая смесь запахов нередко вызывала у визитеров доктора Кремния тошноту — зажав нос, они бросались вон из его логова, чтобы в срочном порядке глотнуть свежего воздуха.

Но только не наши Верные Друзья, которые решили показать себя героями, пусть даже всего на один день или даже час.

Дверь, скрипнув, открылась. По бетонному полу послышались шаги обутых в кроссовки ног. Затем невидимая дверь с грохотом захлопнулась, отозвавшись по всему помещению глухим эхом. Приглушенные голоса, что просочились в святая святых доктора Кремния, были моментально оцифрованы, алгоритмически искажены и лишь после этого пущены гулять под сводами склада в качестве эха.

Откуда-то из-за высоченной груды картонных коробок робко высунулись Скизикс и Хартц.

— Что-то мне все это не нравится, — шепнул другу Скизикс. — Всю мою короткую, хотя и яркую карьеру я старался избегать любого общения с доктором.

Хартц достал из кармана карамельку и как ни в чем не бывало принялся разворачивать обертку. Шуршание целлофана отозвалось в адских динамиках доктора громом небесным. Хартц положил обертку в карман.

— Ты, главное, расслабься, Скиз. Док в принципе свой парень. Мне с ним уже доводилось иметь дело. Он поставлял нам лазеры для светового шоу. Или ты забыл?

— Как такое забудешь, после того как они прожгли дырку в крыше.

— Это по моей вине. Я врубил слишком большое напряжение.

— Мне как-то немного не по себе, что приходится общаться с кем-то, кто вроде бы и не человек вовсе.

— История дока печальна, приятель. Надо относиться к таким вещам философски.

— Интересно, что в нем еще осталось от простого смертного? И вообще с чего это он заменяет в себе то одно, то другое.

Хартц ответил с полным ртом, едва не склеившимся от липкой карамельной начинки.