На середине пути начались неприятности. Алишер обернулся, желая что-то сказать мне, и тут с удивлением увидел Шарика. Алишер резко нажал на педаль торможения, и пассажиры заколыхались.

Из рук сидевшей впереди бабуси вырвалась корзинка с яблоками. Яблоки покатились по полу и бабуся заохала, запричитала, недобро поминая шофера. Пассажиры полезли под сиденья, помогая собирать яблоки. Одно яблоко — краснее помидора — подкатилось к Шарику. Он шумно обнюхал и презрительно отвернулся. Я поднял яблоко и передал бабусе. Заметив, как Шарик отверг роскошное яблоко, бабуся, обидевшись за свои расчудесные фрукты, сказала:

—Ишь, нос воротит! Что бы ты, собака, понимала в яблоках? Знаю-знаю! Вот ежели б на яблоне кости росли — тут бы ты обрадовалась.

Оглядываясь по сторонам, она доверительно сообщила соседям:

—Внучке везу. Чтоб щечки у ей были красненькие, что мои яблочки.

Алишер резко отодвинул стекло, отделявшее кабину, и строго спросил:

— Почему в салоне собака?

— Шарик сам зашел,— объяснил я.

— Так уж и сам?

— Он за мной бежал... То есть — за Карманом. А бутерброда в нем уже не было... Шарик не поверил — и в автобус зашел. Так все было. А я его не звал. Он сам... Честное слово, сам...

Наверное, я объяснял очень путано, потому что в салоне послышались смешки. Но потешались не все. Бабуся с яблоками горестно всплеснула руками:

— Ой, живодер! Чего ж ты собачонку моришь, окаянный? Она же с голодухи за тобой бежала.

— Да не голодный он!— запротестовал я.— Шарик просто жадный.

— Сам ты жадный! — осадила меня она и, порывшись в сетке, отломила от увитой веревками палки кусочек колбаски и поманила Шарика. Предатель, конечно ж, сразу забил хвостом, как рыба на крючке. Привстав на своих сиденьях, пассажиры с сочувствием смотрели, как этот профессиональный вымогатель уплетает колбасу.

Алишер все не трогался с места. Пассажиры заволновались. Дядечка с гусем в клетке сердито закричал:

—Почему стоим, товарищ?

Алишер был невозмутим.

— Собаку ждем,— разъяснил он.

—А чего ее ждать? — удивился владелец гуся.— Она и по ходу колбасу доест.

—Никакого «по ходу» не будет. Собаку надо высадить. Не положено в автобусах собак возить.

Как же так? Мы отъехали от поселка уже километров на десять. Ведь Шарик может и не найти дороги домой, заблудится. И все из-за меня.

—Алишер! — взмолился я.— Не высаживай Шарика. Он потеряется.

—Да пойми же ты — не имею права. Не волнуйся, он раньше тебя домой вернется. Собаки — они без карты лучше любого топографа местность чуют.

—Заблудится...— упрямо твердил я, заглядывая в глаза пассажирам.— Ведь пропадет здесь Шарик.

Тут все пассажиры заступились за Шарика.

—Собака смирная, неудобства никому не чинит,— рассудительно говорила бабуся с яблоками.— Пущай едет, милок. Куда ж ее выгонять? Не по-человечески это.

Поддержал ее и дядечка с гусем;

—Товарищ шофер, пусть покатается собачка. Да и нам веселее будет.

Чувствуя, что Алишер уже колеблется, я поспешил бросить еще одну гирьку,

—Пойми ты,— горячо говорил я.— Он бы ни за что не зашел, если бы знал, что ты его высадишь по дороге.

— Вот и предупредил бы своего Шарика заранее,— проворчал Алишер. Но в голосе его уже не было тугоплавкого металла. Алишер явно сдавался. Вздохнув, он тронул автобус, и хитрый Шарик, догадавшись, что признан шофером официально, решил выйти из подполья на легальное положение, и принялся бегать по проходу салона, как кондуктор, Плату за виляние хвостом он взимал лакомством. Одна тетечка протянула Шарику два крашеных яичка — синее и коричневое.

—Вы бы, гражданка, сперва скорлупу сняли,— посоветовал дядечка с гусем.— Разве ж собака станет их так есть?

Очищенные яйца Шарик слизнул в одно мгновение — словно вдохнул.

Мы уже причаливали к автостанции, когда Алишер с внезапным отчаянием в голосе закричал:

—Володя, прячь Шарика! Быстро! Контролеры!

На перроне, куда медленно швартовался автобус Алишера, степенно расхаживали две тетки с красными повязками на рукаве.

—Так и знал...— процедил Алишер.— Так и знал, что угодим в историю.

Я показал Шарику кулак и пригрозил:

—Цыц у меня! Сиди смирно!

Шарик подбежал и радостно обнюхал кулак, будто я показал ему котлету по-киевски. Поняв, что на совесть Шарика рассчитывать не приходится, я бесцеремонно схватил его и запихал под сиденье, а для пущей надежности плотно прижал ноги, чтобы Шарик не вылез в самый неподходящий момент. Ноги мои были сейчас как толстые решетки на окне узника. Правда, эти решетки можно было больно укусить. Но за Шарика я был спокоен. И вообще, за этот рейс ему столько перепало всякой всячины, что он вполне мог бы и сам догадаться вести себя прилично и не подводить Алишера.