К маю 2001 года фонд распределил более 160 грантов общественным организациям по всей России, которые, как мы надеялись, станут катализаторами социального протеста: комитетам солдатских матерей, защитникам прав заключенных, экологам, активистам нацменьшинств и иным правозащитникам. Мы развернули также программу бесплатных адвокатских услуг для подростков и призывников по всей стране, вошедших в конфликт с властями. В “детских зонах” по всей России запустили проект “Рождество за решеткой”, и тысячи голодных “малолеток” получили новогодние подарки “от Березовского”. Таким способом мы надеялись политизировать потенциально протестные слои: 20 миллионов граждан, хотя бы один раз избитых в милиции, 12 миллионов побывавших в заключении, миллионы семей призывников и 30 миллионов представителей нацменьшинств, чувствующих себя людьми второго сорта. В совокупности эти группы представляли огромный оппозиционный потенциал.

Западные наблюдатели отнеслись ко всему этому скептически, усмотрев здесь не более чем маневр хитрого олигарха с целью подправить свою репутацию. Но в Кремле забеспокоились. Как только денежные перечисления из Нью-Йорка начали поступать на счета правозащитных организаций по всей России, политические советники Путина забили тревогу: Березовский финансирует взрывоопасный контингент. Не прошло и нескольких недель, как Кремль разработал контрмеры.

12 июня 2001 года Путин встретился с “представителями гражданского общества” — специально отобранной группой из трех десятков деятелей культуры, среди которых, в лучших советских традициях, были космонавт, хоккеист и пара популярных актеров. Президент выразил озабоченность тем, что негосударственные организации финансируются из-за рубежа. Отныне государство станет само поддерживать гражданское общество, как это было в СССР, сообщил он. Осенью в Кремле состоится Всероссийский гражданский конгресс, дабы президент мог установить прямую связь с правозащитниками, минуя бюрократов. Те, кто согласится в этом участвовать, смогут рассчитывать на государственное финансирование.

Началась бурная дискуссия: пристойно ли это — правозащитникам брать деньги у государства? Или уж лучше тогда у Березовского? А как насчет денег от западных правительств?

Наряду с пряником в виде госфинансирования, Кремль ввел в действие кнут. На организации, которые продолжали принимать независимое финансирование, посыпались налоговые проверки, обыски, обвинения в подрывной деятельности и даже в шпионаже. В черный список спонсоров, помимо нашего и западных фондов, попала и “Открытая Россия” — фонд Михаила Ходорковского. К концу путинского второго срока в России практически не осталось неподконтрольной властям общественности, за исключением нескольких организаций в Москве, выживших только благодаря политической и финансовой поддержке Запада.

Но в 2001 году все еще было не так мрачно, и даже казалось, что фрондирующее гражданское общество, подпитанное деньгами Березовского, может стать грозной силой.

ВСКОРЕ ПОСЛЕ ПОЛУЧЕНИЯ правозащитниками первых грантов встречи с Борисом попросила группа московских политиков во главе с депутатом Госдумы Сергеем Юшенковым. Речь шла о создании новой партии.

Пятидесятилетний Юшенков был ветераном демократического движения в новой России. Бывший офицер, в августе 1991 года он организовал “живую цепь” вокруг Белого дома для защиты Ельцина от возможной атаки путчистов. Бессменный член Парламента с 1989 года, он был яростным противником войны в Чечне и сторонником замены призыва контрактной армией. Теперь группа Юшенкова — четыре члена Госдумы откололась от “Союза правых сил”, потому что его лидер Чубайс поддержал войну в Чечне.

Юшенков приехал в Шато-де-ля-Гаруп в середине мая 2001 года вместе с другим диссидентствующим депутатом Владимиром Головлевым. С первой встречи Юшенков поразил меня исключительным чувством юмора. “Встреча в духе революционных традиций, — заметил он. — Товарищи из России совещаются в Европе с лидерами эмиграции”. Вернувшись в Москву, они объявили о создании новой партии под названием “Либеральная Россия” с намерением через два года идти на думские выборы.

К концу лета три направления атаки слились в координированную стратегию: “Либеральная Россия” должна была опираться на оппозиционный электорат, представленный гражданскими организациями, финансируемыми нашим фондом, а тема московских взрывов должна была стать центральной в предвыборной кампании.

ТЕРАКТЫ 11 СЕНТЯБРЯ 2001 года в Нью-Йорке изменили все на свете. Повлияли они и на процессы, с первого взгляда не имеющие ни к Аль-Каиде, ни к Америке ни малейшего отношения — такие, например, как судьба российской демократии. В обмен на поддержку американской “войны с террором” Путин получил молчаливое согласие США на жесткие действия в Чечне и на уничтожение демократических институтов и разгром свободной прессы в самой России. Прекращение давления Запада плюс взлетевшие цены на нефть спасли режим от быстрого краха, который пророчил Березовский, и разбили его надежды на скорое возвращение в Россию.

Сразу после нью-йоркских терактов Борис прилетел в Америку. Впечатлившись зрелищем засыпанного золой Манхэттена, он отправился в Вашингтон, чтобы понять настроения власть предержащих. В поездке к нам присоединился Игорь Малашенко, бывший президент НТВ, переселившийся в Нью-Йорк после захвата телеканала Путиным. Здесь он организовывал “RTVI” — “русское телевидение в изгнании”.

Новость о том, что Путин теперь американский союзник, сообщил нам Томас Грэм, главный специалист по России в Госдепартаменте. Отныне администрация будет смотреть на нас как на врагов своего друга.

— Володя удивительно везучий человек, — резюмировал Борис, когда мы вышли из Госдепа. — Ему крупно повезло с Бин Ладеном. Наивные американцы не понимают, что Володя им вовсе не друг. Он будет сталкивать их с исламистами всеми способами и использовать любую их слабость в своих целях.

— Тебе ли бросать в американцев камень? — заступился я за Америку. — Не ты ли два года назад носился с Путиным, как с писаной торбой?

— Это так, — сказал он. — Но хотелось бы думать, что у этого колосса, — он кивнул на контуры имперского Вашингтона, проплывавшие за окном лимузина, — ошибок все-таки меньше, чем у меня, грешного.