— О, господи! — восхищенно воскликнула она и занялась находкой, продолжая в то же время набирать номер в Мюррей-хилле.

— Мистера Нидлмена, будьте любезны.

Наступила пауза, в течение которой она приподняла рубашку Джоя и, повернувшись задом, прижалась к нему, притянув его руки себе на талию.

— Добрый день, мистер Палбаум, что вы там делаете? Благодарю вас, отлично. Просто потрясающе. — Наступила еще одна пауза, и она прижалась ухом к губам Джоя. — О, Господи, да прекратите же, — простонала она, — Я не могу этого вынести, я просто умираю. Мори? — Голос ее обрел ласковую мягкость, словно она заманивала ребенка в газовую камеру обещанием печенья. — О, Мори. Как я ждала твоего звонка. Я гуляла с Беби. Нет, радость моя, я выходила только на минутку. Ну да, конечно, я раньше с ним выходила. Примерно в три часа. Но, радость моя, я интересовалась и для меня ничего не было. Ведь ты не оставил мне никакого послания, не так ли? Ну, хорошо! Вот что я тебе скажу! О, да ты меня просто с ума сводишь. Я с ума схожу, мне просто плохо. Еще немного, и я заблюю весь ковер. Мори, понимаешь, что я этого больше не могу вынести? Тебе нужно от меня только одно… Хихикнув, она продолжила:

— Конечно, я не это имею в виду, глупенький. Слушай, когда ты можешь прийти? — Повернувшись лицом к Джою, она засунула ему язык в рот. Никакой страсти в ее действиях не чувствовалось; ею руководил чуть ли не клинический интерес, с которым она решила исследовать состояние зубов у него во рту. Затем, быстро завершив испытания, она снова обратилась к телефонной трубке. — Ну ладно, если ты так считаешь, но я буду очень разочарована. — Подмигнув Джою, она показала ему руку с перекрещенными на счастье пальцами. — Ты спрашиваешь, что я буду делать, Мори? — Ну, сосну часик-другой, пообедаю у телевизора, а потом буду долго одеваться. Убивать время. Очень хорошо, куколка моя, в полночь у Джили, и я вне себя от ожидания.

Она издала звук в трубку и закончила разговор, изображая детское сюсюканье.

— Нет, нет, тебе достанется только р а з о к! Я тоже ужасно люблю тебя.

Повесив трубку, она обратила полное и безраздельное внимание на Джоя.

Последовавшие события происходили в трех комнатах, и свидетелем большинства из них был маленький пудель. Начав у стола, они переместились к столику для коктейлей и к пуфику. Затем, когда они оказались у мойки на кухне, пудель потерял к ним интерес и покинул помещение. Через несколько минут Джой и леди перебрались в спальню. Обнаружив, что кровать уже занята собакой, они разместились на полу.

Скоро они уснули прямо на пушистом белом ковре, и, пока они дремали, сгустились сумерки.

Джой проснулся от странного ощущения: ему показалось, что пудель лижет ему пятки. Он осторожно отдернул ногу. Тут же он почувствовал, что его схватила за лодыжку чья-то рука. Он открыл глаза и увидел, что его покусывает за щиколотку сама леди. Присев, он потянулся к ней, но она игриво отпрянула от него и голая выскочила на террасу. Восхищаясь ее размерами, он последовал за ней, с удовольствием обнаружив, что был занят делом в пентхаусе, особняке на крыше. Он погонял ее по террасе, пока наконец она, едва переводя дыхание, не позволила ему притиснуть себя к. перилам, которые предохраняли от падения с пятнадцатого этажа.

— Т-с-с! — сказала она, глядя вниз и прижимая палец к губам. — Звезда взошла, и яркий свет, тот первый свет — вот что хочу, вот что хотела бы всю жизнь видеть над собой; о, в о т она! — Она перегнулась через перила, прижавшись к ним животом и всем видом приглашая Джоя примкнуть к ней сзади.

— О-о-о, — протяжно простонала она, — я так боюсь, я так боюсь высоты.

В каждой руке Джоя лежало по ее ягодице, и Джой искренне наслаждался их полновесностью.

— Ну, от себя-то я тебя не отпущу, — сказал он, решительно приступая к делу, которого ждала от него леди.

— О, господи! — вскричала она. — Что ты делаешь, ведь это же просто ужасно, я никогда и не слышала о таком… — И тут она замолчала.

Долгим взглядом с севера на юг Джой обвел огромный остров Манхеттен, а затем увидел себя — на крыше одного из его небоскребов, голым под звездами, слившегося с женщиной, — и испытал глубочайшее потрясение. Он увидел себя словно в двух ипостасях, одна из которых представляла то, о чем он всегда мечтал, и на этой террасе, и в ту ночь они существовали словно отдельно друг от друга — и вот наконец они слились. Он застыл на несколько секунд, чтобы продлить это ощущение чуда, и глаза его наполнились слезами. Он испытывал момент подлинного счастья.

Но леди нетерпеливо дернулась, давая ему понять, что следует уделить внимание самому главному делу.

Первое предположение Джоя относительно состояния Кэсс Трехьюн опрометчиво исходило из двух факторов: из изящества и хрупкости ее собачки, на содержание которой надо было ухлопывать кучу денег и из-за обилия фальшивых камней на ее запястьях, которые он ошибочно принимал за алмазы. Ошибочность оценки усугублялась еще одним неправильным заключением: у того, кто обитает в пентхаузе, денег должно быть больше, чем у архиепископа.

Тем временем, когда минуло половина одиннадцатого, и Кэсс готовилась к своему полуночному свиданию с мистером Нидлменом, Джой советовался со своим отражением в зеркале у кровати в спальне.

— Слышь, Кэсс, — начал вслух репетировать он, — я хотел бы тебе сказать, что сегодня у меня самый лучший вечер в жизни! Провалиться мне, если это не так. Так что ни о каких делах не может быть и речи, ха-ха.

Прикинув, что такое начало может произвести довольно убогое впечатление, он пошел по другому пути.