Лена вздохнула и подумала, что книжка была интереснее. Ирвингу все-таки было всего двадцать два года. Он действовал слишком быстро. Ирвинг не был первым любовником Лены, и она знала, что мужчины постарше не столь торопливы и более изощренны в ласках.

Никогда еще физическая любовь не приносила Брюн такого глубокого наслаждения — терпкого и острого. Карл, видимо впечатленный увиденным, склонялся к ментальному сексу. Парочка освоила его не так давно. Одним из важных плюсов его являлось то, что ментальное слияние не предполагало возможности нанесения увечий друг другу. Но Брюн настояла на своем. Карл ошибся. Издевательства над Лотом вовсе не приносило ей удовлетворения. Наоборот, Брюн испытывала все более сильный гнев. Если бы Карл не пришел, ее ярость бы вылилась в слезах.

А так неистовство Брюн утишили объятия Карла.

«Это потому, что я люблю его», думала она. — «И потому, что он этого достоин. В этой моей любви нет ни снисхождения, ни жалости. Ни попытки унизить саму себя до уровня партнера. Мы равны, хотя и неодинаковы. Мы — два чудовища, стоящие перед безжалостной бездной жизни».

Брюн засмеялась. Ей в голову пришла мысль, что это может быть неверно истолковано Карлом, что он обидится. Раньше Брюн никогда не смеялась в постели. И в этот момент, когда она испуганно замолчала, Карл негромко произнес:

— Да, монстры мы, да, паразиты мы, с голодными и алыми очами. Для вас — века, для нас — единый час…

Он зарычал. Брюн поняла, что он услышал ее мысль. Брюн расхохоталась в голос. Маленькая Разбойница предлагала и ей научиться читать мысли. Но Брюн пока еще не успела освоить этот навык.

— А я не люблю Блока, — сказала она.

— А я его существовании узнал только неделю назад, — доверительно сообщил Карл. — Мне всучили томик его стихов, когда я забирал твой заказ.

Медленно провернулась ручка на раме окна, и оно открылось. Но не рывком, как если бы это произошло в том случае, если бы рама распахнулась сама, а очень аккуратно. Свежий воздух потек в комнату. Он ласкал два обнаженных разгоряченных тела, лежащие рядом на смятой шелковой простыне.

— Спасибо, Карл, — сказала Брюн лениво. — Я как раз думала о том же. Здесь очень душно.

Карл в ответ провел рукой по ее волосам. Брюн накрыла его руку своей и удержала у своего лица.

— Ты жалеешь, что Даша — не твой ребенок? — спросила Брюн, целуя его в центр ладони.

Карл тихо засмеялся.

— Мне кажется, — сказал он. — Чтобы я сейчас ни ответил, я потом пожалею об этом.

Брюн отпустила его руку и приподнялась на локте. Карл видел ее темные волосы, разметавшиеся по плечам, и ее глаза, полные лунного блеска.

— Перестань, — сказала Брюн почти гневно. — Я не такая.

— Есть немного, — признался Карл.

Брюн вздохнула.

— Но я подумал, — продолжал Карл, привлекая ее к себе. — Ведь это единственное, что осталось от того парня. Как его… Васильева. Я еще как-то смогу себя увековечить, а он — никогда. И если бы Даша была моей дочерью, он бы сгинул бесследно. Впрочем, как и миллионы других людей, — добавил Карл рассеянно.

— Ты хочешь ребенка от меня? — спросила Брюн.

— А ты?

Брюн положила голову ему на грудь, спрятав лицо.

— Когда я разговаривал с Полиной, я понял, что для вас это не так просто, — сказал Карл, продолжая играть с ее волосами.

Он знал, что ей нравится, когда касаются ее волос, а ему нравилось трогать их. «Еще одно удачное совпадение, которое делает наши отношения такими уравновешенными», лениво подумал Карл.

— Что вы, бывает, чего-то боитесь, — продолжал он. — Я не понял, чего…

— Боли, наверное, — пробормотала Брюн.

— Нет, это я бы понял, — ответил Карл спокойно. — Полина говорила, что боль как раз не самое страшное. Беспомощность, вот что, — вспомнил он.

Брюн хмыкнула.

— Полина не только опытная женщина, но и смелая, — произнесла она. — Она не побоялась быть искренней с тобой. Почему ты не обратил ее? Полина была бы тебе хорошим товарищем… лучшим, чем я.

— Знаешь, — сказал ей на это Карл. — Я ведь тебя тоже не спрашиваю, почему ты мне тогда кроник прислала.

Брюн помолчала. Карл с некоторым облегчением подумал, что вечер опасных откровений на этом закончен. Но Брюн произнесла:

— Когда я в детстве училась кататься на велосипеде, и падала с него, отец требовал, чтобы я сразу же садилась на него снова. Иначе, говорил он, ты всегда будешь бояться велосипеда и так и не научишься кататься.

Грудь Карла заходила ходуном. Он смеялся — как всегда, почти беззвучно.

— Велосипед, значит, — сказал Шмеллинг.

— Да, — согласилась Брюн, несколько смущаясь. — Ты не обиделся?

Карл отрицательно покачал головой.

— И все это время ты… думала, вспоминала…