Юноша поднялся с земли, сделал шаг вперед и, когда шейх поравнялся с ним, обратился к нему со словами:

— Господин, могу я попросить тебя назвать мне свое имя? Конечно, я еще слишком молод и не должен первым заговаривать со старшим, но я задаю тебе этот вопрос не из пустого любопытства. Аллах вознаградит тебя, если ты согласишься ответить мне на него!

— Да, разумеется, я тебе отвечу, — сказал шейх. — Меня зовут Абузабих.

Поблагодарив, Сын Тайны вернулся к своему другу и разочарованно протянул:

— Я так и думал! Он назвал мне не то имя, которое я имел в виду.

— Может быть, ты обознался? — предположил Бен Вафа.

— Нет, нет, я не мог ошибиться! Эту рану на лице я уже видел однажды, причем в то время она еще не зажила. С тех пор должно было пройти много лет, значит, я был тогда еще совсем ребенком.

— У моего народа такого обычая нет, но говорящие по-арабски люди, кажется, выбирают друг другу имена по каким-то особенностям, которыми они обладают? — задумчиво спросил Сын Верности.

— Да, зачастую так и происходит.

— Хочешь, я скажу тебе, как я бы назвал этого человека?

— Как?

— Абу эн-Нисфи аль-Уаджи — Отец Половины Лица.

Тут Сын Тайны ударил в ладоши и вскричал:

— Вспомнил, вспомнил! Да, ты был прав, Аллах просветил тебя раньше, чем меня. Ты сказал Отец Половины Лица? Не совсем так, его имя не было таким длинным, его звали просто Абу-эн-Нисфи, Отец Половины. Все-таки я вспомнил! Хвала Аллаху и всем Пророкам!

— Я рад, что смог тебе помочь. Но ты знаешь теперь, где ты слышал это имя и видел его обладателя?

— Да, да, знаю. Он пришел в нашу палатку, истекая кровью, и мать промыла и перевязала ему рану. Потом он долго-долго находился у нас, медленно выздоравливая. Он часто сажал меня к себе на постель и играл или разговаривал со мной. Он много шутил и просил, чтобы я всегда называл его Отец Половины, потому что теперь у него была только одна половина лица. Это, как и многие другие эпизоды, совсем стерлось из моей памяти, но при взгляде на него воспоминание снова затеплилось во мне. О, Аллах, я могу поговорить с ним о моей родине и моей матери!

— Если это действительно он!

— Это он! Этот человек не может быть никем иным, кроме Абу эн-Нисфи! Я пойду к нему!

Он хотел было бежать за шейхом, но это оказалось ненужным, так как тот услышал его последние слова и подошел сам.

— Мне показалось, ты назвал меня Абу-эн-Нисфи, — сказал он. — Можно узнать, о ком ты говорил?

— О тебе, господин, — ответил Сын Тайны. — Разве это не твое имя?

— Нет, но когда-то меня так в шутку называл один маленький мальчик. Его общество облегчало мои страдания и смягчало боль.

— Где это было? Скажи мне, пожалуйста, не скрывай!

Шварц, Пфотенхауер и некоторые солдаты тоже подошли поближе, чтобы послушать, что так взволнованно обсуждает с новым союзником Сын Тайны.

— Это было в Кенадеме, в стране Дар-Рунга.

— Кенадем, о, Кенадем! — воскликнул Сын Тайны, услышав это сладостное для его ушей слово.

— Ты разве знаешь это место? — удивился Отец Булавы.

— Нет, но не расспрашивай меня сейчас ни о чем во имя Аллаха, а отвечай, пожалуйста, на мои вопросы, хоть я и намного моложе тебя! Как ты попал тогда в Кенадем?

— Я дал обет посетить могилу знаменитого марабута [157] из Тунджура. Путь мой был очень далек и труден, но я достиг цели и совершил все обряды. Потом, освобожденный от моих грехов, я отправился назад, но между озером Рахат-Герази и Кенадемом на нас напали бандиты из разбойничьего каравана. Некоторые из нас защищались, и я был среди них. Страшным сабельным ударом один из разбойников отсек мне нос, щеку и половину подбородка. Аллах на время забрал из тела мою душу, чтобы избавить меня от нечеловеческой боли. Разбойники победили, унесли все наше имущество и ушли, я же остался бездыханным лежать на земле. В таком виде нашел меня один проходивший мимо путешественник. Он обнаружил, что во мне еще теплится жизнь, и отнес меня к себе домой, в Кенадем. Там я и очнулся, когда меня стали перевязывать.

— Как звали того человека, который тебя спас?

— Это был эмир Кенадема, Барак аль-Кади.

— А ты когда-нибудь видел его жену?

— Много раз, потому что среди женщин Кенадема не принято закрывать лицо от гостей своих мужей и повелителей.

— Опиши мне ее!

— Зачем?

— Опиши ее, пожалуйста, я прошу тебя! — упрямо повторил юноша, не замечая резкости своего тона.

— Она была доброй, мягкой и нежной, как луна, на лучах которой спускается на землю благодатная роса. Все любили ее. Ее муж, эмир, был мрачный и суровый человек, но он спас мне жизнь, за то я ему благодарен до конца своих дней. Мы открыли друг другу вены, чтобы смешать нашу кровь. Так мы побратались, и две наши жизни слились в одну. Он очень любил меня, но больше меня — о, намного больше — он любил только свою жену и ребенка.