Чудотворное остается за Богом и выражается в божественном деянии, бросающем вызов законам природы. Магическое, даже если оно выражается в дозволенной законом форме белой магии, все равно почти всегда подлежит осуждению как вид колдовства, корень которого – связь либо с врагом рода человеческого, дьяволом, либо с его пособниками, демонами и колдунами. А вот чудесное, удивительное и непонятное тем не менее не выходит за пределы природного мироустройства. В своем труде Otia imperialia («Отдых для императора»), энциклопедии, написанной для императора Отона IV около 1260 года, англичанин Гервасий Тильбюрийский так определяет чудесное: «То, что недоступно нашему пониманию, хотя и совершенно естественно». Категория чудесного неуклонно расширяется все Средние века, ибо она вводит на территорию мира земного и человеческого те красоты, которые в известном смысле вырваны у Бога людским промыслом.

Область чудесного – это область удивления мужчин и женщин Средневековья. Чудесное вызывает восхищение. Оно вырастает из самого развитого и разработанного из всех чувств, какими обладал человек Средневековья, – зрения. Чудесное умеет как поддразнивать дух средневековых мужчин и женщин, так и заставить их вытаращить глаза от удивления. В этом труде чудесное выступает в виде трех архитектурных строений, каждое из которых представляет одну из трех основных ветвей власти, доминирующих над средневековым обществом и им управляющих. Первая – власть Бога и его служителей, и тут чудом является кафедральный собор. Вторая – феодальный сеньор, и тут чудо – это укрепленный замок. Третье – власть религиозная, и ее чудо – это обитель. В каждом из этих строений заключено пространство чудесного. Несомненна их связь с тайным садом и с раем, с чудесными территориями мироздания.

Очевидно, что наше средневековое имагинарное связано и с пространством, и со временем. С точки зрения пространства оно фундаментально европейское. Даже в том случае, когда герой или чудо прежде всего связаны с определенной частью христианского мира, они не ограничиваются только им: так, Артур и Робин Гуд безусловно британцы, Сид – испанец, Мелюзина навевала грезы во Франции и на Кипре, где была коронована феодальная семья Люзиньян, а Валькирия – в странах германских и скандинавских.

Если говорить о хронологии, то здесь я хотел представить только имагинарное, сотворенное и выработанное самими Средними веками. Посему я пренебрег тем, что пришло, с одной стороны, из греко-римской Античности, а с другой – с Востока. В статье «Рыцарь, рыцарство», там, где говорится о воинах-богатырях, мы еще увидим, как люди XPV века превратили в богатырей наравне со знаменитыми персонажами Средневековья трех античных персонажей: Гектора, Александра и Цезаря, и трех библейских: Иисуса Навина, Давида и Иуду Маккавея. На этих страницах читатель не найдет этих богатырей, чьи образы Средние века попросту заимствовали. Поколебавшись, я исключил и Александра, который хотя и обрел в средневековом имагинарном немалую популярность, все-таки не был созданием Средневековья. Равным образом не стал я задерживать внимание и на библейских героях, которых Средние века не только не придумывали, но еще и стараниями клириков превратили в нечто принципиально иное, чем герои и богатыри вообще, за исключением трех библейских воителей из свода девяти великих воинов. Если Давид и продолжал жить в эпоху Средневековья, то лишь как поэт и музыкант. Если Соломон в Средние века и пережил бурные перемены, пройдя путь от злого колдуна до благостного мудреца, – он не вписывается в проблематику героев и чудес. Где-то на обочинах изображаемого мира, как мне представляется, живет лишь один персонаж Ветхого Завета, Иона, чудесным образом проглоченный и исторгнутый китом, и еще тот свод несомненных чудес, который христианство включило в Новый Завет, однако даже при этом они выглядят там чужеродными: это герои и монструозные чудеса Апокалипсиса. Восток, а в особенности Индия, был одним из основных источников средневекового имагинарного. Но единственный индийский герой, притом христианин, индивидуальность которого отметили Средние века, – это пресвитер Иоанн, царь-священник, якобы приславший в XII веке послание людям Запада, в котором описал чудеса Индии. Однако этот текст циркулировал только в ученой среде, и пресвитеру Иоанну не удалось обрести такую известность, чтобы занять место среди героев и чудес средневекового Запада. Это специфическое распространение мифов, тесно связанное с историей цивилизаций. Пространство же этой книги – средневековая христианская культура и то, чему она наследовала: Библия, греко-римская Античность и в особенности кельтские, германские, славянские языческие традиции. Широкое распространение этой культуры в обществе сделало ее территорией, размежеванной на так называемую ученую культуру и на то, что зовется «народной культурой». Итак, нам предстоит погружаться в самые глубины европейского и мирового фольклора и воскрешать в памяти наследие древности и точки соприкосновения культуры, особенно в системе, получившей название индоевропейской (например, в случае с Артуром и Мелюзиной). При этом, отнюдь не отрицая таких родственных связей и даже заимствований, мы полны решимости настаивать как на творческой мощи средневекового Запада в сфере имагинарного в ансамбле различных цивилизаций, так и на оригинальности большинства его созданий. Датируемая обработка утопии о стране Кокань – хороший тому пример. А чтобы привести пример коллективного героя, представленного в этом имагинарном, – вспомним о рыцарях: верно ли было бы считать средневековых рыцарей вторичными героями индоевропейской системы, такими, как римские 'equit'es (воины) или японские самураи, или сам рыцарский дух есть творение и наследие исключительно европейского Средневековья?

Так же точно и миф, в большинстве случаев связанный с определенным географическим пространством, способ, коим западное Средневековье привязывало своих героев и свои чудеса к определенным местностям, даже если это вовсе не те места, где они родились, придавал им знаменательную географическую оседлость – будь то география реальная или вымышленная.

Если снова вспомнить о хронологии, то это имагинарное создавалось на протяжении всех Средних веков – с IV по XIV столетие. Но особенно расцветало и вырабатывалось, превращаясь в более или менее единый универсум, оно в великий период западного Средневековья, который не только узрел собственный подъем, но и, как я уже попытался показать, заставил ценности, а вместе с ними и образы спуститься с небес на землю. Герои и чудеса Средневековья – мудрые светочи и храбрые старатели этого процесса обустройства христиан на земле, которую они украшают всей славой и обаянием сверхъестественного мира. Так же как на грешной земле был воссоздан Иерусалим небесный, так и герои и чудеса, коих вызвал к жизни Бог, сохранились и были прославлены еще на этом свете. Сей труд хотел бы стать иллюстрацией большого процесса обращения взоров христиан Средневековья к нашей грешной земле в контексте мифов и легенд.

Эта история имагинарного еще и в большой степени и в глубоком смысле история, уходящая далеко в будущее. Моя книга рассказывает о героях и чудесах Средних веков таких, какими Средние века их создали, почитали, любили и потом оставили в наследство будущим столетьям, в которых они продолжали жить, становясь сводом отсылок к прошлому, истолкований настоящего и взглядов на будущее. В некотором смысле это история того, как изменялось отношение к Средним векам, к «вкусу Средних веков» – воспользуемся названием прекрасной книги Кристиана Амальви.

В области исследования имагинарного эта книга – продолжение моей недавней работы «Можно ли считать, что Европа родилась в Средние века?». Мы покажем, что если глубинные основы Европы существовали еще со времен Средневековья, то его наследие – мифы, герои и чудеса – пало жертвой забвения, «утраты», гибели в XVII и XVIII веках, в тот исторический период, когда, начиная с эпохи гуманизма до Просвещения, возник и усиливался «мрачный» образ Средних веков: эпоха обскурантизма, царство сумерек, темные века. Без преувеличения, герои и чудеса Средневековья снова стали «варварскими» – в этом плане очень показательно развитие готики, связанное с кафедральным собором, – или все больше затягивались паутиной забвения, совсем как средневековые фрески, которые покрывали штукатуркой и известью.

И наоборот, эпоха романтизма воскресила легенды и мифы Средних веков, дала им второе рождение в имагинарном, сотворила из них золотую легенду. Эта книга – иллюстрация превратностей памяти, затмений и воскрешений, преобразований цивилизации в том, что есть в ней самого блистательного, самого блистательно эмблематичного.

То, что метаморфозы средневекового имагинарного продолжаются и по сей день, свидетельствует – герои и чудеса освещены светом, придаваемым им их «подлинностью», не лишившись и той ауры, которой объясняется их успех и историческая роль. Средние века сегодня в моде – уже не темные, но и не светлые. Наш труд хотел бы внести свою лепту в популяризацию «обновленных» Средних веков, показать, где их истоки, что они собою представляют и каково их место в перспективах европейского и мирового грядущего.

При этом данное исследование, которое скорее указывает читателю тропинки для самостоятельного изучения, нежели представляет цельный свод, раскрывает и проясняет еще и то, как история, основываясь на документах, поверяемых разнообразными техниками воскрешения прошедшего, меняется, трансформируется по мере того, как люди изобретают все новые средства выражения и коммуникации; так именно в Средние века на смену устному рассказу пришел письменный текст. По ходу книги мы увидим и третье, после эпохи романтизма, возрождение средневекового имагинарного в двух крупнейших изобретениях XX столетия: кинематографе и комиксах. Если существует история, которую обессмертили и обновили великие революционные изменения текста и образа, – то она и есть история имагинарного.