— Нет, спасибо. Это я понесу сама.

В кофре лежала камера, несколько дорогих объективов и бесценная лейка, к которой вообще никому не позволялось притрагиваться.

— Тогда можно идти…

Домов нигде не было видно, люди, стоявшие на пристани, словно растворились в глубине острова.

Почти полкилометра они прошли в полной тишине. Кэти встала еще до рассвета и теперь, конечно, чувствовала себя утомленной, но решила: она не станет жаловаться ни на что, пока будет находиться на острове. Судя по холодному приему, который ей оказали, здесь она отнюдь не желанная гостья.

— Все старые дома на острове имеют собственное название. Наш называется Мэнор, есть еще Холл, два Гранджа — большой и маленький, — Приори и Манс. Новые дома тоже имеют названия, более современные, например, Воронье Гнездо, — вдруг принялся пояснять Спенсер.

— А сколько всего на острове домов? — поддержала разговор Кэти, оглядываясь в поисках крыш. Никаких построек что-то не было видно.

— Тридцать один. — Спенсер сжал губы, как бы показывая, что и так уже слишком много рассказал.

"Можно поиграть и в молчанку, — подумала Кэти. — Черт с вами! В конце концов вы сами пригласили меня на остров, я не напрашивалась". Она прекрасно помнила предупреждение Барриша, однако все же спросила:

— А когда люди обосновались на Кинкайде?

— Клан Кинкайдов приобрел этот остров в конце восемнадцатого века. Остальные семьи появились в начале девятнадцатого.

— Как интересно! — пробормотала Кэти и бросила осторожный взгляд на Фиске, с удивлением обнаружив, что он улыбается. Но улыбка исчезла так же внезапно, как появилась. Он заметил ее взгляд, вопросительно поднял брови. Она быстро отвернулась, чувствуя, что смущается и начинает краснеть.

Поднявшись на высокий холм, девушка остановилась и посмотрела назад. Небо казалось серебристо-голубым. Под ногами, словно в миниатюре, лежала сверкающая гавань, окруженная деревьями и кустарниками. Птичьи голоса наполняли воздух.

Сняв с плеча кофр, Кэти поставила его на землю и вздохнула. Ощущение было такое, будто они прошли как минимум сотню километров. Разглядывая нетронутую цивилизацией природу, подумала, что попала словно на другую планету — ни городской суеты, ни шума.

Фиске наблюдал за ней. А когда заговорил, в его голосе ясно прозвучали предупредительные нотки:

— Мы очень ценим наше право на уединение.

Кэти вспыхнула. Она и не собиралась вторгаться в их замкнутый мир, просто любовалась его красотами. Схватив ремень, закинула кофр на плечо и ледяным тоном заметила:

— Я прекрасно осведомлена об этом и не собираюсь нарушать ваше право собственности.

— Вот и хорошо, — он улыбнулся. Чувствовалось, его что-то очень забавляет.

Наконец, спустя минут двадцать, которые они прошагали в полном молчании, Кэти увидела большой дом с черепичной крышей и тремя трубами, уходящими в небо.

— Добро пожаловать в Мэнор, — тихо произнес Спенсер.

Прислонившись к двери веранды, Фиске смотрел на сестру, которая шла через луг к дому. Несмотря на решительную походку и улыбающееся лицо, по всему было видно, что она недовольна. Похоже, не в восторге от гостьи, которая в данный момент распаковывала вещи в комнате на втором этаже. Фиске крепче сжал кружку с горячим кофе, резко повернулся, вошел в дом и со вздохом опустился в покрытое накидкой кресло.

Мать и отец, сидящие по обе стороны камина, молчали, но напряженная атмосфера царила и здесь, в гостиной.

— Как она выглядит? — спросила Дороти Спенсер.

— Я видел ее только мельком, — небрежно ответил сын.

— Фиске! — укорила мать.

— Ну хорошо, — рассмеялся он. — Никакой косметики, внешне вполне интеллигентная девушка, но багажа хватит на целый месяц.

— На месяц?! — отец, просматривающий вчерашнюю газету, обеспокоенно поднял глаза и поверх очков сурово взглянул на жену. — Дорогая, ты обещала не больше трех дней.

— Там камеры, папа, камеры. — Фиске озорно улыбнулся отцу. — У нее много аппаратуры.

— Пусть занимается своими съемками и не сует нос в наши дела! — заявил Дуглас Спенсер и вернулся к газете, шелестя страницами.

Почти одного роста с сыном, только с седеющими волосами, он был одет в старомодную фланелевую рубашку и выпачканные краской брюки — любимую униформу, в которую всегда облачался, работая над своими абстракционистскими полотнами. Фиске подумал, что сейчас отец совсем не похож на богатейшего в стране человека, ежегодно жертвующего миллионы долларов на благотворительность, и уж подавно — на главу крупнейшей корпорации.