Шрифт:
— Да ты что! — ужаснулся Архипыч. — Такой человек! А с первого взгляда – дурак дураком!
Я покаянно повесил голову, кося на отцов глазом с поволокой…
— Ладно тебе притворяться, парень! Не боись – не выдадим. А ты впредь язык не распускай! И рабочего человека зря не чепляй! Не дело это, понимаш… А что ты воин знатный – поглядели мы уж на твои заслуги. Ладно, забыли! Говори, чего пришел?
Я и высказался по полной программе. Мол, полазать мне надо по истребителю, в кабине посидеть, прикинуть что-нибудь к носу, покумекать… И еще – комбинезончик бы мне не помешал. А то, вот беда, — переодеться мне не во что. Сирота я московская, стало быть…
Отцы усмехнулись в усы, и ответствовали, что, мол, все будет, все, стал быть, справим. Не сомневайся. Иди, сирота московская, руки мой. Сейчас чай пить будем, с сушками. Так, с чаепития, и начались мои трудовые будни.
Первые впечатления были несколько смутными. Во-первых, в цеху было несколько темновато. Поэтому, переодевшись, я воодушевил передовой отряд работников авиапромышленности на трудовой подвиг, и мы, кряхтя и поругиваясь, выкатили истребитель на солнышко.
Теперь дело пошло веселее. Правда, несколько диковато было смотреть на не покрашенную в привычный камуфляж машину. Истребитель был покрыт пятнами какой-то не то мастики, не то шпаклевки мерзкого серо-желтого цвета, и выглядел как больное проказой, несчастное существо с обвисшими крыльями.
Не было у него бодрого, боевого вида, не было. Хоть ты плачь! Ну, ничего! Это сейчас, как я понимаю, не главное. А что главное? А вот это мне и предстоит уяснить…
Глава 5
В общем и целом, день прошел не зря. Я от души налазился по, наползался под и насиделся в кабине истребителя. Но – успокоения моей мятущейся душе это не принесло. Что-то было не так. Ну, не складывалась общая картинка, не складывалась! Не получалось этакого красивого и гармоничного рисунка, как в калейдоскопе. Хоть ты убейся – не получалось, и все тут! Все время вылезала какая-то, пусть и маленькая, но – несуразность, несоразмерность какая-то. А время ведь шло. Уже первая декада мая. Еще немного – и ожесточенная воздушная схватка разразится в небе над Курской дугой. А я тут новенький комбинезон маслом пачкаю, руки ветошью вытираю и лоб морщу… Вместо того, чтобы летать. Что же не так?
Я еще раз со всех сторон осмотрел истребитель, потом отошел от самолета и присел поодаль на вытащенную из цеха табуретку.
— Что ты, Виктор, все его обнюхиваешь? Гляди, дырку в машине протрешь, поломаешь, значит… — Это Иван Архипыч, подошел. Скоро за ним, как на веревочке, подтянется и его давнишний друг и напарник Николай Кузьмич. Самые опытные кадры на производстве. Еще с самого начала века судьба-придумщица связала их жизнь с авиацией. Сначала, еще солдатами, таскали первые воздушные этажерки на показательных полетах в Гатчине, потом ремонтировали битые аэропланы, потом – строили первые русские машины. В общем – живая история нашей авиации стоит передо мной, не хала-бала, полено дров!
— Чего-то, Архипыч, не вижу я в нем… Не узнаю. Неправильность какая-то… Или незавершенность. Да еще эти пятна, будь они неладны! Так и лезут в глаза, нервничать заставляют. А вторая машина крашеная? И где она, кстати?
— Вторая-то крашеная, летают уже на ней. А чего ты, голубь, не узнаешь? Рази ты видел где уже этот аэроплан-то?
Вот, блин, Шерлок Холмс советского разлива! Моментом поймал меня за язык. Уже какой раз… Осторожнее надо быть. Надо же! Смершевцы, контрразведчики ничего особого во мне не замечали, а этот дед постоянно меня ловит на несостыковках!
— Да где же я мог его видеть?! Окстись, Архипыч! Я о другом. Мне кажется, что в нем какие-то линии нарушены. Ну – не вижу я целой и законченной картины. Как будто смотрю на красивого боевого коня, а у него одной ноги не видно. А ведь я знаю – она есть! Четыре ноги у него – а нет! Не видать ее, хоть плачь. Так вот и здесь – все, вроде бы есть, а в полете я его не могу представить. Не привык еще, может быть, не знаю…
Но Архипыч вдруг насторожился.
— А ты не спеши, сынок! Не торопись, Витя! Ты сядь, сядь… Подумай, посмотри еще. Это очень важно! Знакомо мне такое чувство, бывало и у меня когда-то вот так же зудела душа, искала ответ, а его и нету! А потом – упаси бог! Прямо-таки – бац! И либо самолет разобьется, либо еще что случится плохое. Знать, можешь ты чувствовать, дано, вишь, тебе это… — уважительно покачивая седой головой, закончил старик.
— Что там мне дано – не дано я не знаю, но смотреть и думать буду, за тем и пришел… Как там насчет чайку? Погорячее?
— А един момент, Витя! Един момент! Тебе сахар как – внакладку или вприкуску?
— Вали внакладку, Иван Архипыч, не умею я как ты, вприкуску, чаи гонять! Ты, видать, еще при царизме, в трактирах, эту школу превзошел? А, дед?
Добродушно посмеиваясь, Иван Архипыч протянул мне самодельную, лично им изготовленную, "особую" чайную кружку из мельхиора. Емкостью 0,7 литра, по-моему.
— А как ты думаешь, Витя, если бы при царизме все плохо было бы, то и России не было бы! Все умели – и чай пить, и воевать, и самолеты строить научились! А уж детей делать на Руси всегда умели! Вон – какие вы, молодые, – все красивые и уверенные…
Вот ехидный дед, всегда вывернется! Всегда последнее слово за собой оставит.
Рабочий день подошел к концу. Пора было и мне заканчивать. Ничего сегодня я не придумаю. Хотя… как знать! Одна задумка у меня уже вырисовывается.