— Остановка времени в небольших масштабах и на небольшой площади. Дает им выигрыш по времени. Совершенно ненаучное явление.

— Тогда это магия, — сказал Келвин.

— Да, магия.

— Эти квадратноухие, — настаивал Джон, — они просто оставили вас у химеры?

— Они передали нас лягушкоухим, а уже те передали нас и наше снаряжение ей.

— Тогда все это было точно также, как с нами. Только мы не встретили квадратноухих.

— Правильно.

— А остальные из вашего отряда?

— Съедены один за другим.

— Съедены химерой? Это кажется невозможным!

— Ха, много вы об этом знаете.

— Я не говорил, что этого не было. Просто это и впрямь кажется странным. В любом мире, в котором мне приходилось бывать, съедение чего-то столь же разумного, как ваш вид — неслыханное дело.

— Ты совсем не столь разумен, глупец. Даже я не столь разумен.

— Э-э, я вижу. — Джон мысленно содрогнулся, когда понял, что Стапьюлар относился к химере как к чему-то более разумному, чем они все. Может быть, это было правильно, но с этим представлением следовало свыкнуться. Было ли это из-за того, что две человеческие головы считались за двоих и были вдвое умнее?

— А квадратноухие могли бы остановить химеру? — спросил Келвин. — С помощью своего временного замка?

— Магия это магия. Зачем им нужно пытаться?

Келвин не мог бы ответить на этот вопрос. Вопрос был, задан с дальним прицелом, в расчете на то, что в будущем они могли бы получить помощь.

Неожиданное отпирание дверей привлекло к себе все их внимание. Дверь открылась достаточно для того, чтобы впустить голову Мервании. Она уставилась на них. Сходство ее с меднокурой было так велико, что могло бы обмануть кого угодно. Ей, очевидно, очень нравилось это делать! Затем дверь широко распахнулась и в ней рядом с Мерванией появились головы Мертина и Грампуса. Тело скорпиокраба засеменило внутрь камеры.

Мервания смотрела на них, пока Мертин добавлял еще пищи в их кормушку из большого ведра. Намеренно поддразнивая их, она приподняла что-то большое, поднесла ко рту и погрузила в него свои великолепные зубы.

Келвин почувствовал, как желудок у него свело судорогой. Эта штука, которую она ест… Похожа на огромный маринованный огурец, но…

Это была часть руки, предплечье. Зеленого цвета, с маленькими приставшими к ней крупинками. Пальцы, большой палец. Маринованная рука.

Келвина затошнило, но его желудок был уже пуст.

— Что же ты, Келвин, — укоризненно сказала Мервания, облизывая маленькие губки. — Это и есть, как ты думал, маринованное блюдо. Маринованная рука. Очень вкусно, если добавить меди. — Она откусила еще кусочек, теперь стали видны ее острые зубы.

Келвина снова стошнило.

— А ты, Стапьюлар, — продолжала она между пережевыванием пищи. — Я думаю о новом рецепте. Я сначала окуну тебя в щелочь, пока ты еще будешь жив, а потом…

— Мервания! — фыркнул на нее Мертин. — Не выдавай своих рецептов!

— Ну ладно, ладно! Я так и сделаю, пусть это станет сюрпризом. — Она обсосала несколько лишившихся теперь мяса костяшек пальцев, затем откусила их с резким хрустом. Эти изящные челюсти были сильнее, чем казались!

— Это становится утомительным, — пожаловался Мертин. — Мы дали корм скоту, а теперь давай пойдем.

Мервания недовольно скривила губы.

— Испортил всю забаву, — пробормотала она. Высоко подняв хвост, химера удалилась.

— Уф! — сказал Келвин. — Уф! — На лбу у него большими каплями выступил холодный пот. Он чувствовал себя еще более больным, чем его желудок.

Сент-Хеленс был не очень-то рад иметь на своей шее Чарли Ломакса и Филиппа Бластмора. Молодая кровь — это горячая кровь, а юношеский самоконтроль не является идеальным. Он сам никогда в их возрасте не умел владеть собой, и вспомните только, сколько неприятностей ему пришлось пережить! И все равно молодые люди оставались хорошими товарищами и воспринимали по-солдатски его немногочисленные приказы. Он боялся, что когда они достигнут королевского дворца в Херлине, столице Германдии, то возникнут вопросы. Но ни один гвардеец диктатора не тревожил пока официального посланника и юношей.

Король Битлер был уродлив и непривлекателен. Челка черных волос, нависающая над глазами, агрессивные черные усики под острым носом, — он был попросту безобразен. Сент-Хеленс размышлял над этим, пока смотрел, как король распечатывает и читает официальное послание.

— Шон Рейли, — произнес голос диктатора, когда его выкаченные, безумные глаза уставились на Сент-Хеленса. — Келвиния и Германдия теперь союзники.

— Да, ваше величество, — «и как же мне не хочется, чтобы это было так».