— Что ж, это все еще справедливо. Мы бы предпочли съесть их в натуральном виде.

— Кстати о нашем героическом Круглоухом: я хотела бы знать, что поделывает он и его товарищ по камере. — Немедленно решив это узнать, она направила в их сторону свои мысли. Намерения, которые ей открылись, удивили и взбудоражили ее. — О, боже! О, боже!

— В чем дело? — спросил Мертин. — Сговариваются?

— Боюсь, что так. Они сговариваются бороться вместе. По меньшей мере, круглоухий считает. Мысли грушеухого непроницаемы, как и у всех грушеухих.

— Как жаль их разочаровывать, — сказал Мертин.

— Нет, мы не будем этого делать, Мертин.

— Поджарь их, Мервания, неужели тебе надо вечно играть с нашей пищей!

— Да, Мерти. После того как я наиграюсь с ней, ее вкус просто восхитителен!

Эта война должна была, видимо, стать тем, что Сент-Хеленс всегда называл «захватническая», а она еще и начаться толком не успела. Сейчас он как раз переходил границу между Канцией и Германдией, возглавляя войска последней. Впереди были леса, озера и реки, простирающиеся почти до самой двойной столицы. Почему же он не чувствует себя великим, будучи генералом?

Потому, что эта война не нравилась ему. Германдия слишком живо напомнила ему об одной стране и о диктаторе, который творил историю на Земле. Король Рауфорт, если эта тварь в королевском дворце Келвинии действительно Рауфорт, просто связал его по рукам и ногам своими распоряжениями.

— Уф, как здорово! — сказал Филипп практически в самое ухо генерала.

— Самый восторг начнется только тогда, когда полетят стрелы, — заметил молодой Ломакс. — Так мне говорили, по крайней мере.

— Ты прав, Чарльз, только на этот раз это будет не восторг, а ужас. Так бывает всегда в первом сражении. И в десятом тоже, только ты уже умеешь не показывать это.

Сент-Хеленс думал, что он правильно высказал это, но мальчик хмуро посмотрел сначала на Ломакса, потом на Сент-Хеленса.

— Да, я знаю, Сент-Хеленс, это не игра в шахматы. Будет пролита настоящая кровь. Но, уф, наконец-то можно вести в бой настоящую армию!

— Это не ты ее ведешь, а я.

— Да, в этот раз ты в роли колдуньи.

— Не говори так. — «Щенок! — подумал он. Я видел уже всех колдуний, которых вообще желал когда-либо видеть. Твоя Мельба была достаточно искусной колдуньей, чтобы воспоминаний о ней мне хватило на всю оставшуюся жизнь, даже если я проживу достаточно долго!»

На мгновение мальчишка замолчал. Отлично! Затем он опять вскинул голову.

— Сент-Хеленс, ты знаешь, что мы будем бороться с колдуньей?

— Что? — он потерял дар речи. Диктатор говорил о войсках и двух малолетних щенках-правителях, но не о колдунье. Надо было сообразить. И вот он здесь без перчаток и без пояса левитации!

— С Хельбой. Колдунья, по облику напоминающая Мельбу.

Сент-Хеленс позволил себе издать тихий стон:

— Предполагаю, что она насылает наводнения, пожары и землетрясения. Вероятно, она может метать и огненные шары.

— Нет, не слышал об этом. Но она, видимо, может это делать. Это умеют все ведьмы. Мельба ее не любила.

— Это кое-что значит, — сделал вывод Сент-Хеленс. Любая колдунья, которая не нравилась Мельбе, не могла быть совсем уж плохой. Или могла? Может быть, она более могущественна, чем Мельба? В конце концов, Мельба не вторгалась на территорию этой другой ведьмы.

— Я слышал о том, что она просто останавливает войска на месте, — вставил Ломакс. — Она сбивает их с толку иллюзиями. Это называется несмертельной, доброй магией.

— Почему же я не слышал об этом? Ведь предполагается, что я веду войска в этот поход! Ну пусть Битлер не рассказал мне об этом, но вы-то почему решили, что я об этом слышал?

— Ты никогда не спрашивал об этом, — объяснил Филипп. — И ты не стал бы разговаривать с Мельбой, даже когда она была в своем маскарадном костюме, в обличье генерала Эшкрофта.

Сент-Хеленс закусил губу.

— А эта колдунья, она что, тоже генерал?

— Возможно. Мельба никогда не говорила о своем враге, а у меня, насколько тебе известно, друзей очень немного.

— Легко могу поверить, что у любого человека, о котором колдунья заботилась и манипулировала так, как тобой, должно было быть мало друзей, — сказал Ломакс. Эту фамильярность в обращении он уже усвоил. — Сент-Хеленс был твоим другом, не правда ли?

— Да. Он был моим первым настоящим другом.

Сент-Хеленсу стало не по себе. У мальчишки, как он знал, имелись товарищи для игр и, по мере того, как он уставал от них, колдунья избавлялась от них, словно от старых износившихся игрушек. Неужели паренек до сих пор подвержен подобным вспышкам гнева? Он сомневался в этом, и все-таки Филипп оставался для него загадкой. Лучше надеяться на то, что он не почувствует симпатии к этой сопернице Мельбы.