Эдгар подкинул в костер дров, сверху бросил зеленых сосновых веток. Мы окунулись во тьму, потом поднялся океан белого дыма, и костер запылал, вырвал нас из темноты, серебристо заблестели сосенки, искры взвились и улетели в ночь, к морю, а другие попадали в песок звездной пылью.

Марите протянула мне эмалированную кружку. Я выпил и встал.

— Я сейчас вернусь… скоро.

Они лопотали и смеялись и навряд ли расслышали мои слова.

Я побежал к морю. Душа моя пела.

Я стоял один на целом свете. Капельку кружилась голова, и, когда я набирал полную грудь воздуха, чувствовал, как все ароматы и дуновения летней ночи заполняют меня. Мой ум обрел необычайную ясность — необычайную остроту. Небосвод казался еще чернее, луна и звезды блестели еще ярче. Вдали слышались таинственные и волнующие звуки ночи. Я был способен проникать взглядом в глубь земли, я видел сейчас затонувшие каравеллы на дне моря, а в небе разглядел новые галактики, мой взор обежал земной шар, выхватывая из невообразимого далека гомонящие в сутолоке дня города, и возвратился к морю, к его дюнам и нашему костру.

Я налился необычайной силой. В груди что-то бушевало и рвалось наружу, мне хотелось кричать о своем счастье, но я не находил слов. Слишком грандиозен был этот светлый все затопляющий поток. Петь, любить, быть добрым для всех!

Необъятный мир протягивал руки, прижимал к своему любвеобильному сердцу и шептал о том, что все сущее на земле…

Могучий поток бушевал в моей груди, я счастливо рассмеялся и понес свет мира к костру.

Петь, любить, быть добрым!..

— Мы завтра приедем, — сказала Диана.

Они пытались нас уговорить.

— Мои будут беспокоиться. Я не предупредила.

— Мы завтра приедем, — пообещал я.

И костер остался меж дюнами и морем. Остались темные фигурки, двигавшиеся в красных отблесках пламени, и остались голоса и смех.

Мы спустились с дюны, и нас объял хмель душной ночи. Аромат травы, ночные фиалки, светлячки с их крошечными фонариками… Пряный и густой запах хвои… Мы забрели в царство призраков… Где-то высоко в вершинах сосен блестела луна, свет ее ложился на землю. Беззвучно ломались веточки в мягком мху.

Я вел велосипед; он вдруг сделался легкий-легкий, казалось, сам покатился бы вперед, отпусти только руки.

Диана шла за мной. Ступала в мои влажные следы. Мы шагали молча и не перебросились ни словом с того времени, как шли от костра.

Вдруг я споткнулся, даже не понял обо что, и велосипед приземлился по одну сторону тропы, я по другую.

Влажный, мягкий мох у лица… Ночная фиалка забралась ко мне в нос, светлячок в рот.

Я перевернулся в мягкой постели на спину и высунул кончик языка, на котором сидел светлячок, помахивая своим фонариком.

Огонек отразился в глазах Дианы. Она завороженно смотрела на него, она протягивала мне руку.

Ее теплые пальцы крепко обхватили мою ладонь, я я держал их и не отпускал…

Она хотела помочь мне подняться. Но она не знала, что я, может, вовсе и не желаю… что я хочу лежать, лежать здесь во мху до самого утра, и ощущать рядом ее, и видеть светлячки в ее глазах. И чтобы губы ее были как ночные фиалки в этом опьяняющем, душном аромате летней ночи…

Ее пальцы сжимались крепче, она хотела помочь мне подняться, но рука моя излучала в нее то светлое свечение, что жило во мне, и оно отнимало у нее силы… Рука моя медленно опускалась вниз, к темному ковру мха, и вела за собой ее… И вдруг среди потаенного молчания сосен послышался ее шепот, рука моя ослабела, в ее руку влилась сила, и я поднялся…

Мы ехали по самой середине шоссе, по тусклой лунной дорожке, а потом надо было свернуть направо.

Я поворачивал руль, но велосипед не слушался и катил себе прямо.

Катил себе дальше и свернул на какой-то другойухабистый проселок, и там нас качало, словно на волнах.

Переднее колесо врезалось в калитку, скрипнула единственная петля… Калитка покачалась, жалобно прохрипела в последний раз и повалилась.

Было тихо. Опять стрекотали кузнечики. Опять лила свой свет на запущенный сад луна. Обшарпанный домишко спал, чернели окна.

Велосипед улегся на лопухи и крапиву.

Луна осветила нам путь через веранду, и светлый квадратик выделил в темноте лестницу, которая все-таки еще не обвалилась.

Я пробирался следом за Дианой.

— Не хочу я к дону Педро, — голос мой звучал незнакомо.

— Да, да… — отозвалась она, не оглядываясь.

Она поднялась на лестницу, и ступенька тоскливо скрипнула в тишине…

Мне вдруг захотелось, чтобы лестница рухнула, рухнула сейчас же — только бы мне не подниматься наверх…

Проглотил подступивший к горлу ком. Лестница не обвалилась. Я знал, что именно теперьона не обрушится. И я знал, что дона Педро здесь нет.

Я слышал каждый шаг Дианы… Я поставил ногу на первую ступеньку, потом на вторую.

Я стоял на лестнице, которая вела наверх.

— Иди, иди… — соскользнул ко мне ее шепот.

— Иду… — Голос мой взлетел к запертой двери, там Диана искала ключ под ковриком.

Она открыла дверь, и мастерская обозначилась в темноте бледным прямоугольником.