— Чего же хотел этот отец Рендалл?

— Он поздравил меня с тем, что собранным мной материалам присвоен статус Magnipensa Scripta Conservanda.Он присваивается только очень важным для католической церкви документам и сочинениям. Посланиям святого Франциска Ассизского, например, «Азбуке веры» и тому подобным вещам. И вот Святой престол решил включить мой архивв перечень драгоценных текстов и взять его на хранение с тем, чтобы крупные богословы могли его изучать. Неладно что-то в Датском королевстве — то есть в Ватикане. Так я и ответил отцу Рендаллу.

— А что представляет собой ваш архив?

— А-ах! — Отец МакАфи встал из-за стола. Когда он распрямил спину и плечи, к нему, во всяком случае, внешне, вернулось достоинство. Священник неторопливо подошел к двери справа от дивана. Открыв ее, он включил там верхний свет. За дверью оказалась комнатка размером с большой чулан, уставленная старыми картотечными шкафами высотой в рост самого священника. МакАфи вытащил один ящичек — в нем было пусто. Он вытащил другой, из другого шкафа и в другом ряду — тоже пусто. Священник беспомощно развел руками.

— Труд всей жизни, — произнес он.

Алиша тоже шагнула к одному из шкафов у другой стены комнатки и вытянула наугад один из ящиков. Там валялся одинокий листик бумаги.

— Что здесь хранилось? — спросила она.

— Вырезки из газет, записи моих бесед с людьми, больничные документы: истории болезни, электрокардиограммы, энцефалограммы, заключения о смерти, а еще — журналы, рисунки, диаграммы, фотографии, черновики рукописей… все.

— Материалы для ваших книг?

— Труд всей жизни, — повторил МакАфи. — Все пропало, все.

— У вас не осталось копий, электронного варианта?

Он грустно засмеялся и покачал головой.

— Я начал эту работу задолго до прихода компьютеров. Я больше доверяю бумаге, ее можно в руках подержать. Люблю разложить бумаги по всему кабинету, даже по полу, и книги всегда писал от руки. Они неплохо продавались, и издатель позволял мне такую вольность. Что касается фотокопий… мне даже в голову не приходило их делать.

Священник посмотрел на шкафы таким страдальческим взглядом, каким престарелый патриарх мог бы смотреть на склеп своего безвременно ушедшего семейства.

— Значит, все украденные материалы относились к опыту людей, переживших клиническую смерть? — поинтересовалась Алиша.

— Да, сорок лет исследований.

— А что из собранных вами материалов не вошло в книги?

— Да много чего. Например, беседы с людьми, которые утверждали, что пережили это состояние, но чей опыт невозможно было подтвердить. Таких было очень много.

— А чем же можно подтвердить такой опыт? — спросила Алиша, прислонившись спиной к одному из шкафов.

— С физиологией все просто. Были ли свидетели произошедшего с человеком несчастного случая или сердечного приступа? Есть ли медицинские свидетельства? Применялись ли средства реанимации? Кем? Сколько времени длилась остановка сердца? Были ли скоротечные ишемические нарушения? Зато метафизический опыт — вещь не настолько определенная. Я ищу свидетельства того, что субъект находился вне пределов своего тела, — таких, например, когда он приходит в себя, располагая знаниями, которых у него, по идее, быть не должно.

— Например?

— Знания о том, что происходило вокруг в то время, когда он находился в состоянии клинической смерти. В идеале это должно быть что-нибудь такое, чего обычный живой человек не смог бы воспринять с помощью органов чувств. Так что разговоры окружающих, находившихся рядом, в расчет не идут. А вот сведения о том, что медсестра потихоньку завязала шнурок на туфле или промахнулась, выбрасывая мусор в мусорное ведро, — это годится. Иногда люди возвращаются, обладая знаниями древних языков или какими-то сверхъестественными способностями, но это редко. Чаще всего их опыт невозможно подтвердить или он не подходит к моей теме. Для меня первейшее свидетельство — эмоциональное состояние человека сразу после того, как он пришел в себя.

— Эмоциональное состояние? — Алиша пожалела, что оставила блокнот на диване. — Каким же оно должно быть?

— Ужас, — поднял брови отец МакАфи.

— Но мне казалось… — недоуменно заморгала Алиша. — Ну говорят же, сияние всякое, прекрасная музыка, умиротворение…

— Вы не читали моих книг. Большинство пишущих — я не называю их исследователями, потому что исследованием там обычно и не пахнет — так вот, большинство пишущих действительно сосредотачивает внимание на, так сказать, позитивных воспоминаниях о пережитом состоянии клинической смерти. У меня есть подозрение, что эти истории, как правило, выеденного яйца не стоят, — улыбнулся священник. — Видите ли, девушка, моя специализация — это люди, которые после смерти попадали в ад.