– Никаких проблем, папа. Устала. Сейчас приму душ и лягу спать.

– Ладно. Тогда до завтра.

Вакар уже повернулся, чтобы уйти к себе, когда Лиза тронула его за руку.

– Папа, – осторожно окликнула она.

– Да?

– Папа… ты… скоро?

– Как только будет возможность, – сухо ответил генерал. Он делал то, что обязан был сделать, но обсуждать это не желал ни при каких обстоятельствах.

– Папа, пожалуйста, – Лиза вдруг тихо и беспомощно заплакала, – сделай это побыстрее. Я больше не могу. У меня нет больше сил ждать.

– Перестань, – холодно оборвал ее Вакар, хотя сердце его разрывалось при виде плачущей дочери. – Я сделаю все, что смогу. Больше ничего не обещаю.

Он ушел спать, а Лиза опустилась на пол в прихожей и еще долго тихонько плакала, уткнувшись лицом в колени. Пусть все скорее кончится. Тогда, может быть, мать одумается и снова станет такой, как была раньше. И может быть, ее, Лизу, не будет так сжигать жажда мести, с которой она не может справиться даже лекарствами. И может быть, она перестанет тогда пить таблетки и сможет наконец перестать терзать Диму. Может быть, может быть…

Когда чудаковатый Бокр появился у Насти во второй раз, в квартире был Леша, который с ужасом глядел на человечка в длинном пальто и в натянутой до самых бровей шерстяной шапочке, расхаживавшего по комнате в одних носочках. В этот раз, правда, носочки были изумительного цыплячьего цвета.

Вежливо поздоровавшись, Леша быстро ретировался на кухню и принялся готовить ужин, с недоумением прислушиваясь к взрывам странного заливистого хохота вперемежку с повизгиваниями и всхлипами. Ася с утра предупредила, что вечером к ней придет человек, выполняющий ее задание, и Лешка был уверен, что этим человеком непременно будет сотрудник милиции. А как же иначе? Но что сотрудники милиции бывают такими, Алексей Чистяков не мог предположить даже при самом смелом полете фантазии.

Настя с ногами забралась на диван, разложив перед собой цветные снимки и внимательно слушая доклад Бокра.

– За вашей девушкой ходят трое. Вот этот – Сурен Удунян, дважды судимый, первый срок был условный, второй раз ходил в зону. Хитрый, злой, в общем, нехороший. Мне он не понравился.

– Глазки у него симпатичные, – заметила Настя, разглядывая снимки, на которых был запечатлен миловидный армянин с огромными лучистыми глазами.

– Обман, – авторитетно заявил Бокр. – Второй – Игорь Ерохин, несудим, живет один, не женат. Мать проживает отдельно. Средних способностей, но физически хорошо развит. Ездит на ярко-красной «Ауди». Третий – самый забавный. Виктор Костыря.

– Чем же это он вас так рассмешил? – поинтересовалась Настя, беря фотографию ничем не примечательного парня лет двадцати семи с большими залысинами и длинными висячими усами а-ля «Песняры».

– А у него речь интересная. Я у него подслушал массу забавных выражений. Например, Ерохин на него прикрикнул, а он спокойненько так отвечает: «Не ори – пломбы выпадут». Каково, а?

И Бокр залился своим потрясающим попугайским смехом.

– Короче, мы около них потолкались и вот что выяснили. Все они – челноки. Постоянно ездят в Турцию и Грецию за шмотками. У них есть свои продавцы, которым челноки сдают товар оптом. Сами они за прилавком не стоят. Их дело – ездить. Ну и контролируют, конечно, чтобы продавцы их не обманывали. Например, продавец говорит им, что шубы из нутрии идут плохо, максимум за тысячу долларов, если дороже – то народ не берет, поэтому у челноков они эти шубы скупают по семьсот. Потом челнок приходит на рынок и видит, что на шубе ценник висит, а на нем указано полторы тысячи, и шубу эту покупают. Значит, непорядок.

– Чем еще они занимаются?

– Конъюнктуру изучают. Что пользуется спросом, какие цвета, размеры, модели, почем готовы платить, чтобы не зависеть полностью от того, что им продавцы напоют. В общем, вся их деятельность крутится вокруг торговли.

– За Дашей ходят только эти трое?

– За три дня мы видели только их.

– А за ее кавалером кто-нибудь смотрит?

– Нет, кавалер чист, как душа младенца. Кстати, они и за девочкой ходят не постоянно. Например, проводят ее утром на работу и уезжают, а потом появляются часа через два-три, еще какое-то время постоят около магазина, потом снова уезжают. Но к концу дня – как штык, и водят ее уже до самого конца, пока она спать не ляжет. Вот такая эпидерсия, Анастасия Павловна.

«Эпидерсия – это что-то вроде непонятной истории», – быстро перевела про себя Настя.

– Опишите мне круг общения этих челноков, – попросила она.

– Круг весьма широкий, весьма, – почему-то хмыкнул Бокр, продолжая размеренное движение по комнате от окна к двери. – Но однообразный. Челночно-торговая публика, турагентства, где они приобретают билеты на самолет, аэропорт Шереметьево, рынки Коньково, Петровско-Разумовский, Лужники, комплекс ЦСКА, рестораны. Каждый из троих за время наблюдения побывал в контакте с сотней человек. Но из всех этих людей ни один в глаза не бросился, ни один не показался нам выпадающим из этого круга.

– Это плохо, – помрачнела Настя. – Отталкиваться совершенно не от чего. Вы мне оставите фотографии?

– Разумеется. Я еще привез вам видеокассеты, чтобы вы сами посмотрели. Мы ведь могли и упустить что-то.

– У меня нет видеоприставки, – вздохнула она.

– У вас нет приставки?! – Бокр даже задохнулся от изумления. – Ну, это полный пердимонокль! Как же вы живете?

«Пердимонокль – слово для обозначения сильных эмоций. Надо будет запомнить. В самом деле, как я живу? Так вот и живу, на милицейскую зарплату по-другому и не проживешь. Знал бы он, что у меня и компьютера своего нет, этот – Лешкин».