Шрифт:
— “Исполнительный” взорвался!
Вбежав стремительно по трапу на верхнюю палубу, я увидел следующую картину.
“Исполнительный” держался еще на воде вверх килем; вокруг гибнущего корабля плавали различные деревянные предметы и на них искал спасения утопающий и замерзающий в ледяной воде экипаж. На киле маячила фигура матроса, лавирующего по красному днищу и хлопающего рукавицами. Это был кочегар Басенков, которого вскоре смыло набежавшей волной.
В 12. 56 “Летучий” по радио открыто передал:
“Миноносец «Ловкий». «Исполнительный» погиб. Спасено семь человек”.
И через 4 минуты: “Причина неизвестна. Взрыва не было”.
Предполагая, что миноносцы атакованы неприятельскими лодками, так как некоторые из команды, поддавшись панике, принимали плававшие предметы за перископ, комендоры по приказанию командира бросились к 75-мм пушкам.
Но стрелять пушки уже не могли. Они вмерзли своими телами от дула до казенной части вместе с цапфами, вертлюгой и тумбой в сплошной лед, образовавшийся на орудийных мостиках, имевших чрезмерно приподнятые комингсы.
Когда мы подошли ближе к месту гибели “Исполнительного” на кабельтовых 20, то описывавший на этом месте циркуляцию “Летучий” вдруг как-то неестественно нырнул носом в воду, при чем корма по самую трубу обвалилась, точно обрубленная могучим взмахом гигантского топора. Все заволокло черным дымом и угольной пылью. Взрыва при этом никто из нас не слышал.
Начальник дивизиона передал по радио: “Отойти миноносцам от места гибели «Летучего» и не приближаться к нему”. Жутко было смотреть на погибающих и на их отчаянную борьбу с рассвирепевшей стихией. Все они надеялись, что мы будем их спасать, но забурлили винты, рассекая свинцовые воды, и наш флагман первым стал отдаляться от места драмы. “Летучий” погиб, продержавшись на воде не более 3 минут. Сигнальщик с него продолжал еще что-то семафорить, когда уже командирский мостик, на котором он находился, стал погружаться в волны.
Нам долго еще были видны на гребнях волн одиночки-матросы, державшиеся на обломках рангоута, досок и деревянных решеток и боровшиеся за свою жизнь. Они все погибли, за исключением рулевого-боцманмата Карпова с “Исполнительного”, подплывшего к “Легкому”, который и спас его. Он продержался в воде при адском холоде около 20 минут.
На горизонте по носу открылся маяк Оденсхольм и верхушка мачты сидевшего на камнях германского крейсера “Магдебург”. Дивизион пошел поодиночно зигзагами. Вскоре уцелевшие 6 миноносцев, в том числе и “Ловкий”, на котором находился пишущий эти строки, вошли в Моонзунд. В 7.12 я возвратился на миноносец “Всадник”, но уже без своего сослуживца и товарища, радиста Дорошенко.
Командующий Балтийским флотом адмирал Эссен в своем донесении от 5.12.14 за № 37/К.О. на имя главнокомандующего VI армией писал:
“29.11 было отправлено 8 миноносцев 4-го дивизиона с минами заграждения из Гельсингфорса в Моонзунд, где они должны были ожидать приказания идти ставить мины на подходах к Либаве. Дивизион вышел из шхер через Сомарэнский фарватер и пошел поперек Финского залива к южному берегу отдельными группами по 2 миноносца. Приблизительно в районе между маяком Юссарэ и островом Оденсхольм в 12 ч. 45 мин. взорвался миноносец «Исполнительный». Взрыв его, сопровождавшийся массой пламени и дыма, был отлично виден с других миноносцев, из которых ближайшие «Легкий» и «Летучий» немедленно подошли к месту гибели «Исполнительного» и подняли с воды: «Легкий» — 1 человека, рулевого боцманмата Карпова, а «Летучий» — 7 чел Через час, в 1 ч. 45 мин. «Летучий», шедший впереди «Легкого» в 2,5–3 каб., внезапно накренился и затонул Крайне странным является обстоятельство, что взрыва на нем не было видно, а только около внезапно затонувшего миноносца показалась на несколько секунд рубка подлодки”..
В действительности же “Исполнительный” и “Летучий”, будучи перегружены минами заграждения и получив добавочную нагрузку верхней палубы при обледенении, потеряли остойчивость при сильной качке и штормовой погоде и перевернулись. Никаких неприятельских подлодок в это время не было, и никто атаковывать нас не собирался…»
Об этой нелицеприятной странице истории флота мало кто знает. Это и понятно, гордиться здесь особенно нечем. Поддавшись панике, команды сразу шести кораблей бросили в беде своих погибающих товарищей, не предприняв ровным счетом ничего, чтобы их спасти. И это при том, что никто в тот момент на миноносцы не нападал. Немцев вообще не было нигде на сотни миль вокруг! Сравним теперь ситуацию 29 ноября 1914 года с ситуацией 6 октября 1943 года, чтобы понять степень высочайшего героизма черноморцев, которые, погибая, продолжали тем не менее спасать своих боевых товарищей. Это ли не пример всем нам, живущим ныне! Это ли не повод для увековечивания их подвига!
Наша память по отношению к событиям Великой Отечественной войны вообще удивительно избирательна. Некоторые памятники и шумные мероприятия вокруг отдельных событий вызывают порой полное недоумение в отношении значимости этих событий, в честь которых они были поставлены, в то время, как поистине трагические события минувшего и по сей день остаются вне нашего внимания.
В Севастополе над Южной бухтой стоит несколько странный, на мой взгляд, памятник. Это памятник стрельбе линейного корабля «Парижская Коммуна» по немецким позициям. Стрельба эта была, как вспоминают ветераны, достаточно успешной. Однако это ли основание ставить памятник! К слову, и стрелял-то краснознаменный линкор за Великую Отечественную войну всего несколько раз. Все остальное время «Севастополь» (до 1943 года именовавшийся «Парижская коммуна») простоял в тыловых базах. Увы, с ним практически повторилась история Первой мировой войны, в течение которой тот же «Севастополь» так и не сделал ни одного выстрела по врагу. Почему? Ни царские, ни советские адмиралы не хотели лишний раз рисковать слишком ценной боевой единицей. Таким образом, получается, что за всю свою сорокалетнюю службу, пройдя три войны (Первую мировую, Гражданскую и Великую Отечественную), «Севастополь» всего несколько раз разрядил свои 305-мм орудия в сторону неприятеля, за что и удостоился памятника. Впрочем, если кто-то считает, что каждая боевая стрельба достойна отдельного памятника, я не имею ничего против — ведь чем больше памятников, тем лучше, ибо каждый из них есть напоминание о боевых делах пращуров.
Однако о памятнике стрельбе «Севастополя» я вспомнил совсем по иной причине. Если мы столь трепетно относимся к даже таким, казалось бы, достаточно обыденным вещам военного времени, как стрельба главного калибра линейного корабля, то почему тогда была проигнорирована героическая гибель сразу трех боевых кораблей, чьи команды полностью выполнили свой долг перед Родиной? Имена «Харькова», «Беспощадного» и «Способного» занесены на памятную доску эскадры ЧФ на Корниловской набережной Севастополя. Но кто, читая их, знает ныне, при каких именно обстоятельствах, когда и где они погибли, как остались верными своему воинскому долгу погибающие офицеры и матросы их команд?