Злобная богоборческая гордость имеет свою вечность, солипсическую и эгоистическую вечность. Потому что невозможно быть человеком и не стремиться к вечному, не сотворить вечным хотя бы одно из свойств своей природы. Хочет человек или не хочет, но что-то человеческое в нем постоянно взывает к вечности. В гордом легкомыслии своем человек может не признавать существование вечности, но он не в состоянии запретить себе, чтобы это чувство неприятия вечности не стало бы вечным свойством его самосознания и его чувствования. Без сомнения, трагедия человека в том, что он не может уничтожить свое самосознание.

В таинственной природе человеческого существа есть что-то вечное. Это вечное разлито по всему его существу, пронизывая его самосознание до недосягаемых глубин. Ибо все самое главное в человеке питается от источника вечности. Когда антигерои Достоевского решительно и намеренно утверждают: нет Бога, нет бессмертия, нет диавола, они тем самым утверждают нечто вечное в себе. Достоевский неоспоримо доказал, что этим вечным в них является некая сила, создающая их философию о мире и жизни. Имя этой силе — диавол.

Нет равных Достоевскому в мировой литературе, когда речь идет о демонологии. Он — писатель и прозорливец. Его очи в сущностях этого мира видят то, чего самые одаренные люди не видят. Но его исключительная заслуга состоит в том, что он открыл метод диавольской деятельности в сфере человеческой жизни. Этот метод виртуозно совершенен: диавольская сила таинственно растекается по человеческому существу, незаметно пропитывает собой ткани души, постепенно овладевает психическими свойствами человека. И, в конце концов, человек неосознанно ощущает эту силу как часть своей собственной, как суть своего самосознания. И когда он думает, ощущает и действует, эта сила незаметным образом полновесно участвует в его мыслях, в его чувствах и во всей его деятельности, хотя он самоуверенно считает себя независимым, автономным, самостоятельным и самобытным и в мыслях, и в чувствах, и в поступках. Всю свою ужасную силу диавол использует с художественным совершенством, чтобы незаметным образом сродниться с разумом человека.

Будучи тайнозрителем человеческой души, Достоевский видел все это до самых тонкостей и потрясающе описал. Есть ли равные ему в знании диавольской психологии и методики? диавол был бы слишком глуп, если бы явился людям "в громах и молнии", как явился Мефистофель Фаусту. Есть какое-то праисконное лукавство и необыкновенная "рациональность" в диавольском обхождении с людьми. Достоевский это остро ощущал и точно знал. О нем можно было бы с правом сказать: он знает "глубины сатанинские" [248] . Самые обольстительные соблазны и непреодолимые искушения, которыми сатана искушает и может искушать Сына Божьего и сынов человеческих, ему хорошо известны. Об этом свидетельствует его Великий инквизитор. В нем ощущается кошмарное присутствие сатаны. Он пленяет, поражает и обескураживает неслыханной и невиданной критикой Христа и непревзойденной апологетикой греха и зла. Мефистофель Гете в сравнении с сатаной Достоевского слишком литературен, чтобы быть олицетворением абсолютного зла и невиданного бунта против Бога. Гете говорит о сатане, а у Достоевского ощущается присутствие сатаны и сатанинского. Поэтому некоторые считают Достоевского носителем диавольского духа. Так, Вересаев называет Достоевского "подвижником диавола" [249] . Отто Биербаум пишет о Достоевском: "Русского диавола имел он в своем теле! И еще какого диавола! Во всех обликах! Легион диаволов! Поэтому его произведения — настоящий пандемониум" [250] .

И это правда, грустная правда. Но правда и в том, что только будучи таковым, Достоевский мог в совершенстве познать тайну диавольской природы, его психологию, логику, методику. Только будучи таковым, каким он был, Достоевский смог открыть, что диавол — это та единственная сила, которая разоряет, расстраивает и обезличивает личность человека. Только будучи таковым, каким он был, Достоевский с помощью своих антигероев и творцов человекобога смог написать диаволицею, которой мир не видывал.

Достоевский — бесстрашный борец за личность человека, Достоевский — мятежный богоборец и безжалостный христоборец, Достоевский — анархист и нигилист, Достоевский — русский легион, но только такой Достоевский мог реально ощутить и по-настоящему прочувствовать всю отвратительность, всю гадость, всю уродливость метафизического чудовища — диавола и в отчаянии страстно взалкать Того, Который — единственная надежда всех отчаявшихся, единственное прибежище всех проклятых и единственное утешение человека и человечества…

Достоевский бесспорно и неопровержимо доказал, что диавол существует. Но для Достоевского было бы катастрофой, не сумей он так же неопровержимо и бесспорно доказать существование и Бога. Лучше было бы ему тогда умереть в колыбели. И мы тогда не узнали бы об аде, страшнее, чем у Данте, и о мучениях, более тяжких, чем муки Прометея. Да, тяжело ему, но еще тяжелее нам, ибо без Бога невозможно вынести кошмарное присутствие диавола Достоевского.

Достоевский до предела отяготил жизнь людей некоей метафизической горечью, к которой в изобилии присовокупил яд убийственного скепсиса. Из своей мятежной души, как из действующего вулкана, неустрашимый исповедник атеизма извергает некую огнедышащую лаву отчаяния, и в этой лаве погребаются мизерные умы немощных существ, называемых людьми. Славянский создатель диаволицеи имеет на то весомые основания: это мир и человек. Именно существованием такого мира и такого человека он не только неопровержимо доказывает существование диавола, но, как никто другой, и обосновывает существование греха, зла и диавола. Мир, каким он является — это производное или безумия, или отчаяния, или результат какой-то пакостной шутки. А человек? Человек, каким он является — это все вместе взятое и еще хуже: он — врата, через которые входит и исходит некое зловещее отчаяние, которое на своем пути облекается в него как в свое тело. Можно сказать, что некое метафизическое отчаяние нашло свое воплощение в человеке в виде невероятной тоски и потрясающего безумия.