— Нас хватит… Собака же, видать, не очень злая…

— Собака наша из умных… Глупую бы не держали… Дала знать — и спокойна.

Семеныч застегнул линялую розовую рубашку, обтянувшую горб на спине, переступил босыми ногами и добавил:

— Если входить, то входить, а если раздумали, — воздух вам наш не нравится, — то притворите…

— При-тво-рим!

— Безобразия какая! — ворчал Гаврила зло.

— Они притворят, — шепнул Нефед кротко.

Прошло еще с полминуты, и мокрый человек вошел, но не притворил за собой дверь.

Он обернулся туда, где были темнота, дождь, ветер и звяканье собачьей цепи, и спросил:

— Ну как? Нос воротишь?.. Не нравится тебе берлога ихняя? Черт с тобой, когда такое дело!.. Ночуй в развалюшке!

Обернулся к Семенычу и добавил:

— Товарищу-то моему не нравится у вас… Рядом думает ночевать, в доме.

— Там же, друг, ни дверей, ни окошек не стало уж, — как же там? — и облизнул Семеныч запавшие губы.

— Его дело! Раз воздух свежий любит, нехай там ночует!

Тут всем старикам сразу показалось, что он должен попросить для товарища одеяло, и они переглянулись встревоженно, но он резко и плотно притворил дверь и, когда Семеныч вздумал задвинуть засов, остановил его руку:

— Что-о? Боишься, что украдут тебя?.. Ничего, горбатый, со мной не украдут, — не бойся!

— Ты — мужчина, конечно, здоровый: вид имеешь, — согласился Семеныч и почесал пальцем горб.

Бородатый Гаврила лежал на своем топчане и глядел на вошедшего люто, безволосый Нефед сидел на своем и глядел кротко, хотя и пытливо, а Семеныч подавал ночному гостю, усевшемуся за стол, черствую горбушку хлеба и говорил:

— Так-то вот… Хлеба больше ни кусочка нет… Завтра срок нам выходит за хлебом в город итить, а это было на утро себе оставили… Ну, уж ешь, когда голод имеешь… Мы в двадцать первом сами голодали, знаем.

Гость покачал головой в мокрой тяжелой кепке, взял в очень широкие лапы горбушку, посмотрел на нее презрительно, переломил пополам и сказал густо:

— Вина станешь!

— Вина не имеем, — ответил горбатый.

— Ка-ак это не имеем? Чтоб сейчас было!.. На винограднику сидят, да чтоб вина не имели!..

— Вино же наше в городе…

— В подвале наше вино! — буркнул, кипя, Гаврила.

— В обчественном подвале, — добавил Нефед ласково.

— Ну-к что же, что в подвале? Небось, таскаете для обиходу?

— А вот завтра за хлебом итить, — не миновать ведро вина продавать… А так чтоб бутылочками, там не дозволяют.

И светло-голубыми глазами прощупывал Семеныч карие глаза гостя, не сказал ли он лишнего и верит ли тот, или нет.

— Табаку у нас захочешь просить, тоже не проси: не курящие! — срыву поддержал его Гаврила.

— По старой вере, значит?

— Это уж как знаешь… Не курящие — и все… В шапке в горнице тоже не сидим!

— Шапку, и правда, надо посушить… На-ка, дед, на плиту положь!

И гость снял кепку и подал Семенычу.

Без кепки он оказался молодой малый, не старше двадцати пяти, совершенно круглоголовый, безусый, брови лохматые, а принимая его кепку, Семеныч заметил, что чумарка его на плечах у обоих рукавов лопнула, и не удержался, чтобы не сказать:

— Чумарку, видать, ты по дешевой цене купил, — вот она и лопнула: нитки гнилые.

Гость жевал хлеб и только чуть повел на него глазами, а прожевавши, ответил:

— Вот в городе завтра на работу стану, оденусь… Я бы у вас на перекопке остался, да ведь вы же злыдни…

— Мы уж кончили ту перекопку…

— Хва-тил-ся! — сказал Гаврила.

— Гм… Скоропоспешные!

— А ты как же думал? Мы-ы!.. Нам многие завидуют, а того не знают, по какому мы письменному расчету живем! — гордо сказал Семеныч.

— По письменному?

— А как же?

— А кто же у вас такой письменный?

— Да я все, а то кто же?

И Семеныч вдруг приставил к столу табуретку, уселся, придвинул к себе лампочку и вытащил из стола тетрадь, щедро закапанную постным маслом, и карандашик-огрызок.

— Вот, например, — начал он торжественно, — должен я для точности записать твое имя и твое фамилие… Имя?

— Иван, — ответил гость, усмехнувшись глазами.

— Иван?.. Может быть, и Иван… Вот я пишу: Иван… А фамилие?

— Петров.

— Вот я пишу: Петров… И никаких очков я не знаю, — понял?.. А губернии какой?

— Курской.

— Курской?.. А я — Тверской… Стало быть, пишу: Курской… Стало быть, кому справку понадобится, кто это к нам ночью заходил, я могу дать справку: заходил Иван Петров, губернии Курской… И так что я кому хочешь могу дать отчет… В этой самой тетрадке все есть!.. Примерно будучи сказать, вот наш виноградник… Это нам власть советская вот с Гаврилой вдвоем надел такой дала: по шестьсот пятьдесят саженей на душу, выходит тысяча триста саженей… Сколько кучуков виноградных полагается? Полагается, стало быть, тринадцать тысяч кучуков… Какой же урожай может быть? С куста фунт, — стало быть, тринадцать тысяч фунтов всего!