Ящеры тоже оказались отмороженными на всю уродливую башку, да вдобавок еще откровенно тупыми и почти полностью лишенными инстинкта самосохранения. Впрочем, последнее наверняка и планировалось их создателями. Адептам «чистого знания» нужны были бесстрашные исполнители, а не запуганные зверушки, боящиеся за свою шкуру…

– А еще они на эсэсманов похожи, товарищ майор! И те пятнистыми были, и эти зверюги тоже. Сами посмотрите, не чешуя, а чистый камуфляж. Одно слово – твари! – перекрикивая грохот разрывов и выстрелов, рассмеялся старлей Ильченко. И свалил короткой очередью из подствольного гранатомета еще одну рептилию, выскочившую из клубов дыма.

Бой заканчивается всегда внезапно. Вот только что еще стреляли, а сейчас уже и не в кого. Только где-то рядом трещит, распространяя удушливый дым, жарко горящий пластик перевернутого взрывом, искореженного до неузнаваемости флаера.

– Махнов, что у тебя? – вызвал Ильченко товарища.

– Периметр взят, капитан. Мои еще кого-то добивают, но сканеры показывают – чисто, – откликнулся Виктор.

– Отлично, приступаем к зачистке. Поехали…

Не торопясь, прикрывая друг друга и отслеживая малейшее копошение в руинах, тройки и четверки офицеров приближались к порядком порушенным, с выбитыми окнами и проваленными крышами, зданиям базы. Началось прочесывание и поиск уцелевших защитников.

Среди участвующих в прочесывании захваченной территории был и заместитель командира по политической части Яков Финкельштейн. Отказать ему комбат не смог, парень рвался в бой, и Крупенников с тяжелым сердцем разрешил ему присоединиться к группе Ильченко. Отправился с ним и отец Евгений, неожиданно настоявший на личном участии в операции, хотя оружие в руки брать категорически отказался. Не полагается, мол, и все тут!

Батюшка орудовал, так сказать, словом. И с неожиданной сноровкой помогал не поспевающим санитарам. Потери батальона пока были невелики, но раненых после начала штурма оказалось много.

– Молодец наш поп! – усмехнулся младший лейтенант Юра Микрюков. – Представь, замполит, собственноручно какую-то автоматическую лазерную пушку раскорячил. Подобрался потихоньку и гранату прямо в энергоблок забросил. Ну, чисто артсамоходка в рясе, ха!

Рясу отец Евгений, естественно, не надел, облачившись, как и все, в боевой скафандр. Это Юрий так фигурально выразился.

– Батюшка, вам же нельзя, – удивленно обернулся к священнику Финкельштейн.

– Автоматика, для смертоубийства созданная, сын мой, суть артефакт неодушевленный, и греха в его поломании посему нету! – наставительным голосом, как он умел, ответил тот.

– Ну, тогда… благодарю за службу, отец Евгений! – совершенно серьезно кивнул Яков. – Останетесь здесь, помогайте санитарам, у вас, вижу, здорово получается. Остальное – наше дело. Понятно?

– Я б с тобой, Яша, пошел… – потупился священник – Сердце не спокойно отчего-то.

– Рядовой Смирнов! – рявкнул Финкельштейн. Иногда у него получалось рявкать. Правда, редко и совсем не страшно.

– Пересвет с Ослябей тоже не генералами были!

– Выполняйте приказ! – взгляд замполита за отблескивающими стеклами очков был суров, что весьма забавно смотрелось на его почти мальчишеском лице.

Священник вздохнул и ответил:

– На все воля Божия! Но вы уж там поосторожней… Не шучу я, Яков, давит что-то на сердце-то…

– Глупости это! Занимайтесь делом, товарищ священник!

Первым в курящийся дымом дверной проем заскочил, отпихнув наплечником скафандра сорванную с направляющих дверь, Марат Шарафутдинов. Затем в здании скрылись прикрывающие друг друга лейтенанты Дзахоев и Микрюков. Замыкал четверку Яша Финкельштейн.

Отец Евгений долго смотрел им в спину. Глядя, как скрываются в дыму чеченец, татарин, еврей и русский, он благословил их на подвиг во славу Божию. Потом вздохнул и проверил зарядку переносного кибердока. Шестьдесят процентов, плюс запасные батареи. Нормально. И побежал, пригнувшись, за офицерами.

Здание как здание. Трехэтажное. Впрочем, третий этаж можно не обыскивать – крыша обвалилась, из окон сломанными ребрами торчат балки, лестничные пролеты засыпаны рухнувшими сверху обломками. Окись этилена, ага. Жуткая штука, а БЧ одной из ракет рванула в аккурат на уровне чердака.

Но пока они идут по первому.

Марат осторожно перешагнул через чье-то тело, на миг наклонившись и констатируя смерть. Этот готов, и вон те двое – наверняка, тоже. Под подошвами десантных ботинок похрустывали куски пластика и битое стекло. Перед забралом шлема висел мутный туман из пыли, штукатурки и пробивавшегося сверху дыма. Но сканер показывал, что биологических форм впереди нет. Пока нет. Поворот, граната. Короткая вспышка и акустический удар. О! А вот этот, похоже, живой. Незнакомая форма, отброшенная под самую стену штурмовая винтовка, на груди – заляпанная кровью разгрузка с запасными магазинами и гранатами. Глухой звук выстрела… уже не живой. Вперед…

– Нияз, что ты там бормочешь? – раздается в шлеме голос замполита.

– Я на своем говорю, товарищ старший лейтенант. Я ругаюсь. Это нельзя перевести.

– Лучше за флангом следи, а не ругайся.

– Так я слежу и ругаюсь! Я умею, честно…

– Товарищ старший лейтенант, – слышен смеющийся голос Юры Микрюкова. – Он часто по-своему ругается, когда работает.

– Ай, зачем так сказал?! Я не все время ругаюсь, Юра. Я молюсь. Я – шахид, а шахид должен молиться!