Шрифт:
Алекс догнал ее уже на берегу и схватил за руку.
Кей отдернула руку и отвернулась.
— В чем дело? — спросил Алекс.
— Ты сам отлично знаешь, — процедила Кей сквозь плотно стиснутые зубы.
— Я так уродлив, что тебе противно смотреть на меня? — Он потянулся, чтобы прикоснуться к ее плечу, но она отпрянула, сложила руки на груди и устремила взгляд на воду.
— Ты красивый! — выпалила Кей. Ее слова прозвучали как осуждение.
Алекс помолчал, потом спросил:
— Я красивее Адама?
Ну вот, он опять смеется над ней, издевается, вызывает в ней желание дать ему пощечину, наорать на него. Но нет, она не доставит ему такого удовольствия. Если он считает себя в праве шутить, что ж, она тоже имеет такое право.
— Естественно, нет. И отца ты не красивее.
— А Итана?
— Даже близко не стоишь.
— А Ната?
— Да.
— Я красивее Ната?
— Да. — В Кей продолжала бушевать ярость, ей претило, что Алексу так весело.
— А как насчет Тэлли?
— У Тэлли рога и хвост.
— Вот бы взглянуть.
— На что? — И тут Кей совершила ошибку: она посмотрела на него. Он был красивее, чем ей показалось в первый раз. Она снова устремила взгляд на реку. — Нет! Не отвечай! Я и так знаю: ты хочешь взглянуть, есть ли хвост у тебя. К твоему сведению, я видела тебя голым, и твоя попа выглядит абсолютно обычной.
— Разве? — В его голосе слышался смех.
— Прекрати издеваться надо мной!
— Простите, леди, но это лучшая беседа в моей жизни. Когда мне было девять, один мальчик рассказал мне, откуда берутся дети. Та беседа мне очень понравилась, но эта интереснее.
— Ну а мне она не нравится! Я чувствую себя… Евой в райском саду.
— То есть обнаженной?
— Нет! Я имею в виду, что теперь я увидела правду. Я думала, ты старше. Я думала, тебе столько же, сколько дяде Ти-Си.
— Я сын его друга.
— Теперь я это понимаю. Извини, что немного запуталась. В меня стреляли, когда мы с тобой встретились, я оказалась наедине с убийцей, так что мысли мои были совсем о другом.
Веселость исчезла из голоса Алекса. Он подошел к Кей, но не прикоснулся к ней.
— Милая, ты должна была понять, что я не старый. Старый человек не смог бы…
— Что не смог бы? — Она резко повернулась к нему и захлопала ресницами, снова ошеломленная его красотой. — Извини, но у меня мало опыта, я видела мало обнажённых мужчин, чтобы их сравнивать. Да и сравнивать способности старых и молодых любовников у меня тоже возможности нет. Я…
— А как же Эли? — с серьезным видом спросил Алекс.
Кей не улыбнулась.
— Я тебя ненавижу. — Она отвернулась.
— В самом деле?
— Да! И не смотри на меня так.
— Ты же отвернулась, откуда ты знаешь, как я на тебя смотрю?
— Я чувствую. Ты смотришь на меня также, как Итан на девушек.
— Мне льстит такое сравнение.
— Мой брат хороший человек. А ты, Александр Макдауэлл, нет. — С этими словами она пошла к лагерю.
Глава 19
Когда Алексу было четырнадцать, ему нравилась девочка, которая жила в нескольких милях, но она даже не смотрела на него. Однажды он спрятался в кустах и перехватил ее по дороге. Однако она все равно не пожелала иметь с ним дело, и он спросил почему. Она ответила, что он слишком красив, что он никогда не будет верным женщине, поэтому у нее нет желания общаться с ним. Раздосадованный несправедливостью этих обвинений, Алекс вернулся домой и рассказал все отцу. Мак с сочувствием выслушал его и сказал, что женщины умеют причинить мужчине особую боль, которая страшнее, чем от удара меча или от пистолетной пули.
В тот момент эти слова показались Алексу абсурдными, но за последние три дня, общаясь с Кей, он понял, что именно имел в виду отец.
Кей отказывалась разговаривать с ним, она даже не прикасалась к нему. Весь тот день, когда он побрился, Алекс провел на охоте, поэтому увиделся с Кей только вечером. То бегом, то шагом выслеживая оленя в густых зарослях, мечтая побыстрее вернуться в лагерь, он придумывал, что скажет ей. Он представлял, что состоится серьезный разговор, который закончится тем, что Кей упадет в его объятия и простит его за красоту. Вспоминая о том, что стало причиной их ссоры, он то и дело улыбался.
Речь, которую Алекс заготавливал для Кей, была гневной. Он мысленно обвинял ее в том, что все сказанное ею нечестно и несправедливо. Каждый воображаемый разговор заканчивался тем, что она соглашалась с ним и бросалась к нему в объятия.
Подумывал он и о том, чтобы извиниться перед ней, попросить прощения за то, что скрыл от нее… На этом месте он всегда спотыкался. О чем он сожалеет? Когда они ночевали в амбаре старика Йейтса, должен ли он был сказать ей, что, между прочим, под всей этой растительностью нет никакого уродства? Или он должен был сказать ей об этом, когда они танцевали в магазине? Или в тот вечер, когда он впервые овладел ею?