– Я хочу у нее тренироваться, я ее люблю очень сильно.

– Ну так за чем дело стало? Тренируйся.

– Не получается. Мама не хочет, и баба Вера тоже, кажется, не хочет. Может, вы знаете, почему?

Так, пора вмешиваться. Что это за сепаратные переговоры, да еще на такую щекотливую тему?

– Никита, положи трубку, – строго произнесла она, – Александр Владимирович звонит не тебе, а мне, по делу.

– Ладно, дядь Саш, пока, – торопливо проговорил Никита. – Я завтра утром на сборы уезжаю, мама меня проводит, так что она немножко опоздает на работу, ладно?

– Никита! – снова вмешалась Нана. – Свои служебные вопросы я с Александром Владимировичем как-нибудь сама решу, без тебя.

– Да ладно, – проворчал сын и положил трубку.

– Извини, Саша. Мы тут все немножко неадекватные, все-таки сборы перед юниорским чемпионатом, Никитос в первый раз участвует и жутко нервничает.

– Все нормально, Нанусь, – весело ответил Филановский. – А ты что, действительно с нашей Верой Борисовной общаешься?

– Да, мы с ней дружим.

– И как она?

– Отлично. Тренирует ребят, здорова, бодра и весела. Мы с ней совсем недавно виделись, вместе наших девочек на Олимпиаде смотрели.

– Как ты думаешь, она нас с Андрюхой помнит?

– Еще как помнит! Она никого из своих учеников не забывает.

Нана улыбнулась, вспомнив, как сидела с бабой Верой и рассматривала фотографии, на которых были запечатлены братья Филановские, их жены, возлюбленные и сослуживцы.

– Это приятно. Нанусь, я, собственно, звоню по делу. Завтра в пятнадцать тридцать совещание по поводу переоборудования типографии, которую мы прикупили. Я бы хотел, чтобы ты обязательно была.

– Зачем? – удивилась Нана.

– Затем, чтобы потом, когда начнут воровать, не ломать все и не строить заново. Если ты сможешь быть на совещании, тогда я сейчас дам команду, чтобы заодно пригласили представителя фирмы, которая изготавливает аппаратуру для видеонаблюдения и всякое такое, ну, это по твоей части. Сможешь? Или у тебя что-то назначено на это время?

– Смогу, Саша. Я сейчас точно не помню, что там у меня завтра в половине четвертого, но наверняка ничего такого, что нельзя было бы перенести. Если что-то действительно важное, я обычно запоминаю. Раз не помню навскидку – значит, ничего нет. Я приду.

– Отлично! И не забудь: послезавтра все издательство стройными рядами готовится встречать весну. Тебя это тоже касается. У тебя в приемной целый дендрарий, так что не забудь принести рабочую одежду. И не вздумай все перевалить на Владу, я лично буду ходить по кабинетам и проверять.

Нана рассмеялась легко и радостно. Господи, как же сильно она его любит! Его просто невозможно не любить. Он – неповторимый, уникальный. Ну кому еще, кроме Александра Филановского, могла прийти в голову идея накануне 8 Марта устроить массовую пересадку комнатных растений, которых в здании издательства развелось видимо-невидимо, да не просто пересадку, не абы как, а в горшки единообразного дизайна. Горшки были заказаны, и послезавтра утром их привезут прямо со склада. Кстати, не забыть бы напомнить начальнику охраны, чтобы заранее созвонился с этим складом и выяснил номер машины. Или машин? Сколько «Газелей» нужно для горшков, если учесть, что в особняке, занимаемом издательством «Новое знание», четыре этажа и на каждом этаже, помимо кабинетов, есть просторный холл, в котором стоят несколько крупногабаритных растений типа взрослых драцен, монстер и кентий? Тут уже нужны не горшки, а кадки, и, пожалуй, одним грузовичком дело не обойдется.

И у самой Наны растений море, что в приемной, где сидит Влада, что в кабинете. И все их им вдвоем предстоит пересадить. Трудотерапия такая. Говорят, что работа с землей и с живыми растениями положительно сказывается на энергетике, на эмоциях и вообще на здоровье. То ли кто-то сказал об этом Филановскому, то ли он где-то это прочел и решил устроить своим сотрудникам день массового оздоровления. Конечно, возиться неохота, но ведь начальник же, с ним не поспоришь. А уж если этот начальник – Александр Владимирович Филановский, то с ним не поспоришь тем более, ибо он никаких споров и пререканий просто не терпит и не допускает. Он всегда сам знает, что и как надо делать, и чужое мнение его интересует меньше всего на свете.

Почти неделя прошла с того дня, когда Антон Тодоров сказал Любови Григорьевне о том, что Сергей Юрцевич умер. С того самого дня, когда ей пришлось под натиском этого настырного сотрудника Наны Ким кое-что рассказать. Она тщательно следила за каждым словом, стараясь не сболтнуть лишнего, и все последние дни то и дело возвращалась мысленно к тому разговору, вспоминая, что именно и как она сказала. Да что там особенно вспоминать-то! Вся история в ее изложении заняла минут десять, Любовь Григорьевна старательно обкорнала ее, убрала детали и, разумеется, все, что касалось лично ее. Некто Юрцевич очень любил ее покойную сестру и помешался на идее отобрать у Филановских своих детей, а поскольку был он лицом до крайности неблагонадежным как в общеуголовном, так и в политическом смысле, матушка Любови Григорьевны предприняла некоторые меры к тому, что Юрцевича с глаз долой убрали. Его и убрали, и даже два раза. Конечно, некрасиво, конечно, бесчестно, но ведь, по большому счету, абсолютно правильно, если ориентироваться на те ценности и установленные андроповской политикой правила игры, что царили во времена застоя. Это теперь ценности и правила переменились, а тогда… Тогда Тамара Леонидовна сделала все совершенно правильно, и никак иначе она поступить не могла. Семью надо было спасать.

И конечно же, ни слова не было сказано о чувствах самой Любочки, о ее планах и надеждах. Сухо и коротко: «Этот Юрцевич даже предлагал мне выйти за него замуж, уехать с ним и вместе растить его сыновей. Вы представляете, до какой степени помешался на детях этот наглец? От такого типа можно было ожидать чего угодно, и мама приняла самые решительные меры, пока он не нанес мальчикам неизлечимую травму». Вот и все. Юрцевич в ее изложении представал тупым, недалеким и хамоватым – одним словом, именно таким, каким принято представлять себе уголовников, попадающих за решетку.