— Ты прекрасна, — сказал он, по-прежнему прижимаясь губами к ее рту. — Когда мы танцевали, мне очень хотелось сделать так. — Его голова склонилась, и он поцеловал ложбинку между ее грудей чуть выше края бюстгальтера. Его голова чуть покачивалась, невероятно медленно, и она почти испытывала боль, когда он ласкал ее не только губами, но и носом и подбородком. Одна рука опустилась ей на грудь и принялась медленно, лениво ее массировать, одновременно осыпая поцелуями изгиб другой груди. Он целовал ее снова и снова, спускаясь все ниже и ниже до тех пор, пока…

— Кили, Кили. — Ее имя, словно исполненный страдания крик, вырвалось из его охрипшего горла. Он прижался лбом к ее лбу. — Так дальше не может продолжаться, Кили.

— Знаю.

— Я не могу этого выносить.

— Я тоже.

— Я должен уйти.

— Понимаю.

— Тебе завтра вставать в пять? — спросил он, снимая пальто с вешалки и надевая его.

— Да. — Она попыталась улыбнуться, но губы не слушались и дрожали.

Он бросил взгляд на свои изготовленные по спецзаказу часы:

— Поздно. У тебя осталось не так уж много времени на сон.

Но ей было наплевать на это.

— Ты уезжаешь сегодня вечером? В Батон-Руж?

Он покачал головой:

— Нет, у меня здесь завтра дела. Когда я приезжаю в Новый Орлеан, то останавливаюсь в Байнвил-Хаус. Знаешь его?

— Во Французском квартале на Декатур-стрит? — Он кивнул. — Знаю, но никогда не была внутри.

— Там тихо и чисто.

— Я так и думала. — Они говорили совсем не то, что хотели сказать, — просто оттягивали время расставания.

— Кто живет в другой части дома?

— Пожилая пара. Он преподает философию в университете Тулейна. С ними живет большой датский дог выше меня ростом. — Еще одна попытка улыбнуться. И снова неудача.

— Тебе повезло, что удалось… — Добродушное настроение внезапно покинуло его, и наружу вулканической лавой прорвалось раздражение. Он злобно выругался, ударив кулаком в ладонь другой руки. — Проклятье! Какого черта я здесь стою и что-то лепечу? Мне абсолютно наплевать на то, кто живет в другой половине твоего дома. Я болтаю, чтобы как-то отвлечься и держать руки подальше от тебя. Я даже не понимаю, что говорю, а думаю только о том, как мне хотелось бы заняться любовью с тобой, чтобы мы, обнаженные, свободно отдавались друг другу, как подобает взрослым людям, а не тискали друг друга по углам, словно подростки.

Мне хочется увидеть тебя обнаженной, Кили. И мне хочется лежать рядом с тобой совершенно обнаженным. Мне даже хочется, чтобы мы причинили друг другу боль… небольшую, и принесли друг другу большое успокоение. Я хочу целовать твою грудь, живот и в то же время видеть твое лицо. Мне хочется узнать, какие на ощупь твои бедра.

Если мои желания вызывают у тебя отвращение, извини, но я действительно испытываю именно эти чувства с тех самых пор, как впервые увидел тебя в этом проклятом самолете.

Его голос поднялся до неслыханной ею прежде высоты. Кулаки сжимались и разжимались, словно он пытался обуздать свой гнев, но тщетно.

— И это не только жар, который я испытываю в чреслах, его я мог бы удовлетворить где угодно. Я испытываю его и в мозгу, и в сердце. Я пытался обмануть себя, будто смогу стать твоим приятелем, другом. Но я не могу, Кили. Не могу находиться рядом с тобой и не прикасаться к тебе. Понимаешь? Эти тайные встречи компрометируют нас обоих, а меня могут довести просто до безумия. Будет лучше для нас обоих, если мы больше не увидимся. Прощай.

Не говоря больше ни слова, он распахнул дверь и решительно закрыл ее за собой. Кили стояла неподвижно, хотя все в ней разрывалось от душевной муки.

Он прав. Он прав. Мы с самого начала знали, что ничего не получится. Так лучше. Лучше. Лучше.

Тогда почему же ее лицо залито слезами?

— Восемь пятьдесят шесть, и мы снова с вами. Я собираюсь передать смену Оливии Ньютон-Джон. А пока последнее сообщение от тебя, Кили. Как выглядит обстановка сверху?

Кили заговорила в маленький микрофончик, укрепленный у ее щеки, идущий от надетого на нее шлема.

— Похоже, все в порядке, Рон, — сказала она, обращаясь к ведущему программ в часы пик. — Полиция все еще работает на месте столкновения шести автомобилей на скоростной магистрали Пончартрейн при выезде на Брод-стрит. Открыта только одна полоса движения. Всем следующим в этом направлении стоит подумать об альтернативном пути. В целом же утро довольно спокойное.

— Спасибо, дорогая. Не выпить ли нам попозже кофе?

— Нет, благодарю тебя, Рон, но я не смогу, у меня уже все расписано на сегодня.