На южных берегах все было иначе — там светлые волны не затягивали, шумели не страшно, и тоски непременно быть с ними — не было. Немного тянуло, не всерьез.

Так же не всерьез она познакомилась с Пашей. К нему тянуло, но тоже совсем немного. Маргарита влюбилась в него позже, случайно. На лекции как-то особенно упал свет, и она увидела светлый хохолок, совсем такой же, как у её младшего братика, отчаянные глаза. И поверила, поверила этим глазам, заметив усталость в уголках, — все видел, все знаю, попробуй — удиви. Наверное, просто засмотрелась. Наверное, есть критическая масса секунд, смотришь слишком долго, влюбляешься — насовсем.

Это была не первая влюбленность насовсем. Маргарита не знала так ли это у всех, или это еще одна её болезнь — фильмам она верила мало, книги говорили не обо всем — она никого не забывала. Она продолжала любить, пусть отношения скукожились до: он — «с 8 Марта!», она — «с 23-им» — так брат остается братом, даже если уезжает в экспедицию на Северный полюс, да так там и остается жить. Для Маргариты любовь отличалась географией. Паша был рядом, другие — далеко.

Паша стал первым, кто увидел её цыпки. При всем её мастерстве, оттачиваемом годами, совсем без воды она не могла. Этот вечер был безнадежно испорчен душем. Паша не зло посмеялся и его хохолок впервые не напомнил ей вихры брата. Он тоже сказал «цыпки». Только совсем по-другому.

На следующий день Маргарита вооружилась длинным рукавами, высоким воротником и классическими джинсами — от талии до пола. На обозрении — только пальцы и лицо. Не впервой. Цыпки в последнее время исчезали все труднее, не за день, не за два. Маргарите было важно уложиться в неделю. К Пашиному дню рождения.

Паша по знаку был Козерогом. Если бы не прогресс, рожденные под этим знаком в Петербурге выживали бы с большим трудом и долго не жили. Слишком холодно и сыро, слишком беспросветно, уже так давно зима, но до весны все еще тянуть и тянуть.

У Козерога Паши были деньги, поэтому-день рождения решили праздновать в аквапарке. Пластмассовый пляж, море — трущееся о стыки кафельных плиток, бесцветное, мертвое. Из застекленного лета можно через огромное окно выглянуть на залив, застывший белым, можно было прикоснуться к стеклу, чувствуя спиной тепло, и смотреть на холод.

От этого смешения зимы и лета Маргарите стало страшно. Чтобы не бояться — шампанское, чтобы просто уже до отчаяния забыть о зиме — купальник, скрывающий лишь секрет того, как он до сих пор держится, чтобы смотреть на все хотя бы немного сверху вниз — каблуки. Пятки, оторвавшись от земли, выгнули все тело на нужный градус уверенности и красоты.

Паша вдруг стал королем. Только что сидел обычный парень, с хорошо накачанными бицепсами и, как это чаще всего бывает, плохо накачанным прессом и вдруг стал королем. Его королевство было обозначено тем, что Маргарита — выйдя из раздевалки, подошла к нему. Подружки и друзья стали всего лишь свитой, свитой стал бы любой — сегодня Маргарита была не просто хороша — царственно великолепна, как только может быть женщина, которая влюблена, красива, мало того, остается красивой даже тогда, когда ничто её не скрывает.

Паша как раз заканчивал признаваться в любви к своим одноклассникам, одногруппникам — всем, кому повезло оказываться с ним в одном месте в одно время… Он всё еще сюсюкал, когда Маргарита оказалась рядом. Впереди микрофон — сзади бассейн. Паше было легко сделать то, что он хотел. Невозможно удержаться на каблуках, когда ты стоишь в сантиметре от воды на скользкой плитке, а дружеская рука тебя вдруг толкает в бассейн. Маргарита окунулась с головой впервые за восемь лет. Рука Паши, облегчавшая подъем по хлипкой лесенке — не значила ничего. Значило его в микрофон брошенное: «А сейчас мы посмотрим на специальный аттракцион для моих друзей — Цыпки Маргариты».

Аттракцион пользовался успехом. Аттракцион никак не мог скрыться, просто потому, что дверь раздевалки оказалась закрытой. Уже ничего не понимающая Маргарита смогла лишь разрыдаться, броситься с кулаками на Пашу и отскочить от него, как мячик от стенки, просто в силу того, что он был раза в три тяжелее. Ей повезло — нет, не спрятаться — затаиться в подсобке рядом с кухней.

Когда слезы высохли, аквапарк уже опустел. Двери в раздевалку были открыты, а искусственное тепло давно отключено. Лед за окном треснул, будто скорлупа, выпустившая птенца.

Пластмассовые стулья не годились. Маргарита притащила из кухни огромную железную сковородку. Она постаралась насладиться моментом — не так часто удается разбить что-то огромное. Окно метра три в высоту и два в ширину — должно манить любого.

Ей пришлось бросать сковороду три раза, прежде чем по стеклу побежали трещины. Зато на четвертый раз окно капитулировало, усеяв осколками пол.

Маргарита сняла туфли. Ей было их жаль — классика — тонкий каблук, острый носок. Взобралась на раму и прыгнула. Если бы не трещина во льду, она бы не решилась, но эта новорожденная тьма была так соблазнительна. Маргарита боялась одного — задеть лед.