Радим был недвижен и страшен.

— Пятками вперед пущу! — сдавленно выговорил он наконец.

— Тихо ты! — цыкнул староста. — Не дай Бог подслушают!..

Радим шваркнул корзину оземь и, поскользнувшись на разбившейся помидорине, ринулся к дому. Староста торопливо заковылял следом.

Лава испуганно ахнула, когда тяжело дышащий Радим появился на пороге и, заглянув во все углы, повернулся к ней.

— Говори, — хрипло приказал он. — Про два горба… про язык к пятке… откуда взяла? Сама придумала?

Лава заплакала.

— Говори!

— Нет… — Подняла на секунду глаза и, увидев беспощадное лицо мужа, еще раз ахнула и уткнулась лицом в ладони.

— От кого ты это услышала? — гремел Радим. — Кто тебе это сказал? Я же все равно узнаю!..

Лава отняла пальцы от глаз и вдруг, сжав кулаки, двинулась на супруга.

— А ты… Ты… Ты даже защитить меня не мог! Надо мной все издеваются, а ты…

— Постой! — приказал сквозь зубы Радим, и Лава застыла на месте. — Рассказывай по порядку!

Лицо у Лавы снова стало испуганным.

— Говори!!

И она заговорила, торопясь и всхлипывая:

— Ты… ты сам рассказывал… что раньше все были как словесники… только ничего не исполнялось… Я тебя просила: научи меня словам, тогда Кикимора испугается и не будет меня ругать… А ты!.. Ты!..

Радим закрыл глаза. Горбатый пол шатнулся под его босыми ступнями. Догадка была чудовищна.

— Лава… — выдохнул он в страхе. — Ты что же, вызвала кого-то из прежних времен?!

— Да!.. — выкрикнула она.

— И они… говорят на нашем языке? — еле вымолвил обомлевший Радим.

— Нет! Но я ему сказала: говори по-человечески…

Радим помаленьку оживал. Сначала задергалась щека, потом раздулись ноздри, и наконец обезумевший от ревности словесник шагнул к жене.

— У тебя с ним… — прохрипел он, — было что-нибудь? Было?

Лава запрокинула залитое слезами лицо.

— Почему меня всё время мучают! — отчаянно закричала она. — Коля! Коля! Приди, хоть ты меня защити!..

Радим отпрянул. Посреди хижины из воздуха возник крепкий детина с глуповато отвешенной нижней губой, одетый странно и ярко.

— Ну ты вообще уже, — укоризненно сказал он Лаве. — Хоть бы предупреждала, в натуре…

Трудно сказать, что именно подвело такого опытного словесника, как Радим. Разумеется, следовало немедля пустить в ход повелительное наклонение и отправить страшного гостя обратно, в прошлое. Но, то ли пораженный внезапным осуществлением мрачных фантазий о словесном поединке с человеком из прежних времен, то ли под впечатлением произнесенных соперником жутких и загадочных слов (кажется, впрочем, безвредных), мастер словесности, как это ни прискорбно, растерялся.

— Чтоб тебе… Чтоб… — забормотал он, отступая, и детина наконец обратил на него внимание.

— А-а… — понимающе протянул он с угрозой. — Так это, значит, ты на нее хвост подымаешь?

И Радим с ужасом почувствовал, как что-то стремительно прорастает из его крестца. Он хотел оглянуться, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге возник вовремя подоспевший староста. Возник — и оцепенел при виде реющего за спиной Радима пушистого кошачьего хвоста.

— Во! — изумился детина, глядя на перекошенного остолбеневшего пришельца. — А это еще что за чудо в перьях?

Что произошло после этих слов, описанию не поддается. Лава завизжала. Радим обмяк. Детина, оторопев, попятился от старосты, больше похожего теперь на шевелящееся страусиное опахало.

— Что ты сделал! Что ты сделал!.. — кричала Лава.

Продолжая пятиться, детина затравленно крутил головой. Он и сам был не на шутку испуган.

— Что ты сделал!..

Детина уткнулся спиной в стену. Дальше отступать было некуда.

— Да что я такого сделал?.. — окрысившись, заорал он наконец. — Я тут вообще при чем?.. Что вам от меня надо!.. Да пошли вы все в…

И они пошли.

Все.