Генерал Быстров, слушая Королева, недовольно хмурился, но не прерывал его.

— Я думаю, — внушительно говорил полковник, — что присутствующие товарищи согласятся с моим мнением. Мы имеем дело с ловкой игрой абвера. Под видом раскаявшегося грешника они направили нам своего агента с сомнительной информацией о Валкской разведшколе. Затем к нам придут и другие агенты с теми же данными и с таким же заданием, что и Каращенко. Расчет немецкой разведки прост: из нескольких явившихся с повинной мы хоть одного да вернем назад. Они, конечно, полагают, что вернем мы их человека не с пустыми руками, а с зада­нием. Абвер очень интересуется, какое поручение мы дадим его людям. И он предоставляет нам возможность сделать первый ход в той игре, которую намеревается затеять.

Королев сделал паузу и обвел присутствующих взглядом, проверяя, какое впечатление произвели на них его размышления. Все молча, спокойно ожидали продолжения.

— Если теперь мы вручим Каращенко дезинформацию о направлении главного удара нашего фронта, то это будет как раз то, чего хочет абвер, — снова заговорил Королев. — Немцы верят ему. Он, видимо, хорошо зарекомендовал себя. Ведь они спасли этому изменнику жизнь, поставили на ноги! Вспомните, о чем докладывал Невзоров, бывший агент “Абверштелле-Остланд”. Он предупреждал, что Каращенко является самым надежным агентом Валкской разведшколы, что его лечили в госпитале, предназначенном для немецких офицеров. Невзоров долго лежал в лазарете Большого рижского лагеря, где будто бы был и Каращенко. Он чудом остался жив, хотя имел сравнительно легкое ранение. А Каращенко был ранен тяжело. Я консультировался со специалистами. По их мнению, такие ранения, особенно левого предплечья, на девяносто девять процентов кончаются смертельным исходом, если лечение проводится не в идеальных условиях. В лагерном лазарете таких условий, конечно, не было. И потом, немцы не держали наших командиров в лагерном лазарете, он был предназначен для солдат. Зачем же фашистам было делать исключение для Каращенко?

Королев перевел дух, одернул китель и продолжал:

— Можно ли возвратить немцам их агента с нашей дезинформацией? Я считаю, ни в коем случае! Дав разработанные нами сведения в руки вражеского агента, мы раскроем замыслы нашего командования о нанесении главного удара. Изменник, безо всякого сомнения, немедленно доложит немцам, что те данные, которые ему вручили, являются вымышленными. О последствиях можете догадаться сами.

Полковник Королев отошел к своему креслу и сел.

— Есть еще какие-либо предложения, замечания? — спросил Быстров.

— Разрешите мне, товарищ генерал? — поднял руку помощник Королева подполковник Светловидов.

— Прошу.

Светловидов рывком поднялся с кресла. Как всегда, когда он волновался, лицо его покрылось пятнами свекольного цвета. За эту особенность подчиненные называли его между собой “перец”. Сняв пенсне в золотой оправе, Светловидов протер его носовым платком, снова водрузил на переносицу и, не спеша, с интересом оглядев присутствующих, словно только что увидел их, начал:

— Я внимательно слушал содержательное, глубоко аргументированное и весьма убедительное выступление полковника Королева. — Светловидов, чуть заметно улыбнувшись, посмотрел в сторону Королева, и тот в знак благодарности кивнул головой. — Целиком и полностью разделяю точку зрения товарища Королева. Да, мы имеем дело с хорошо подготовленной игрой абвера. В этом сомнения нет. Но, с вашего разрешения, товарищ генерал, я позволю себе пойти несколько дальше чисто военных задач и квалифицировать действия бывшего чекиста Каращенко, опираясь на нормы советского уголовного законодательства. Еще древние римляне говорили: “Суров закон, но — закон”. Опираясь на него, я поведу речь. Как ни сентиментальна с виду история Каращенко, как бы нам ни хотелось видеть в нем не предателя, а честного человека, патриота, с точки зрения закона он — преступник. Работник органов безопасности сдался в плен. Советские воины не могут принять позора плена. Каращенко пользовался медицинской помощью немцев, а он должен был отвергнуть ее! В благодарность за мягкое обращение он предал интересы Родины. Ради спасения своей жизни Каращенко добровольно, подчеркиваю — добровольно пошел на службу в немецкую разведку, окончил школу абвера и согласился выполнить шпионское задание в тылу наших войск. Разве можно верить такому человеку? Одного этого достаточно, чтобы расстрелять его по законам военного времени. Он опозорил почетное звание чекиста! Вину Каращенко усугубляет и еще одно обстоятельство. Он не ограничился тем, что сам пошел на службу в абвер. Он подло склонял на преступный путь других советских во­еннопленных. Такие действия по закону квалифицируются как тягчайшее государственное преступление, измена Родине и шпионаж. Учитывая это, нельзя допустить, чтобы опасный государственный преступник оставался на свободе, и поэтому по моему приказанию следственный отдел заготовил постановление о возбуждении уголовного дела против Каращенко по признакам, предусмотренным статьями пятьдесят восемь–один “а”, пятьдесят восемь–шесть Уголовного кодекса РСФСР, и постановление об избрании меры пресечения — заключение под стражу. Прошу вас, товарищ генерал, утвердить эти документы.

Светловидов открыл папку, которую все время держал под мышкой, подошел к столу Быстрова и протянул ему документы. Не читая, генерал отложил их в сторону. Да, положение было сложное. Если поверить Каращенко и возвратить его в абвер с дезинформацией или с оперативным заданием, то следует сделать это немедленно, чтобы не дать немцам оснований для подозрений. Если не верить, то нужно найти убедительные доказательства того, что Каращенко — предатель, выполняет задание абвера. А их не было. Одни сомнения, предположения, догадки. Руководствоваться ими в сложившейся ситуации — зна­чит провалить дело.

— Кто еще хочет высказаться?

Поднялся начальник оперативного отдела подполков­ник Сосницын. Генерал всегда внимательно прислушивался к мнению этого рассудительного и неторопливого человека. Быстрову нравилось, что Сосницын во всяком деле добирался “до косточек”, взвешивал все доводы основательно, без излишней горячности.

— Конечно, формально подполковник Светловидов прав, — рассуждал Сосницын. — Состав, так сказать, преступления налицо. Можно судить. Тем более, что статьи Уголовного кодекса определены и даже документы составлены. Вот только плохо, что составители с самим Каращенко как следует не потолковали.

— Какая необходимость разводить сантименты с преступником, если документы его полностью изобличают?! — взорвался Светловидов. Он раскраснелся, взъерошился, как петух перед дракой, и даже стеклышки его пенсне засверкали недобрым блеском. — Дело Каращенко без задержки пройдет все судебные инстанции, а поговорить с преступником следователь сумеет и тогда, когда тот окажется под стражей! — Светловидов замолчал и победоносно оглядел окружающих.

Быстров постучал карандашом по столу, призывая к порядку. Светловидов недовольно поерзал в кресле.

А Сосницын все так же спокойно и рассудительно продолжал:

— Мы не имеем права размахивать законом, как дикарь дубиной. Надо изучить состав преступления и, самое главное, выяснить характер и личность обвиняемого. А он, это надо прямо признать, человек исключительной стойкости и мужества. Такие не изменяют своей Родине. Подполковник Светловидов не хочет учитывать этого. Я считаю, что товарищу Каращенко можно поручить специальное задание в абвере.

Сразу же после подполковника выступил майор Бог­данов.