Шрифт:
Он замедлил ход. Выехал на обочину. Остановился. Поднял капот. “Хвост” проскочил мимо, свернул с шоссе влево и тоже остановился. Ясно — ждет. Атлет подал знак, чтобы профессор вышел из машины. И, продолжая “копаться” в двигателе, сказал:
— Не поворачивайтесь лицом к “хвосту”. Пусть, если хотят, спины фотографируют… А теперь слушайте внимательно. Нам нужны точные данные о последних работах профессора Круглова. Нам известна проблема и еще кое-что. Но это очень непрофессионально. Потому я говорю: нам нужны точные данные. Вы ученый, и вы сможете дать больше, чем мы получили раньше, о работах Круглова. Плюс такие же точные сведения о работах вашего сибирского института, которые, надеюсь, вы не откажетесь сообщить нам. Все это, как вы понимаете, мы сравним, уточним… Через три дня мы встретимся на остановке троллейбуса № 3 на улице Чехова. У Пушкинской площади. В девятнадцать ноль пять… А теперь садитесь в машину. Будем “хвост” сбивать.
— И сбили? — полюбопытствовал Птицын.
— По-моему, да.
— Ну-ну! Но это так, к слову, чисто профессиональное любопытство… Человек вы… как бы это помягче сказать, ну недальновидный, что ли… Однако образумились вовремя, и это делает вам честь. А то мы уж сами собирались вас вызывать. Сейчас уж нечего расстраиваться, губы кусать… Выпейте воды… Могу валокордин предложить. Успокаивает… Возьмите себя в руки. Будьте мужчиной. Нам о серьезных делах говорить. Вот так… Спокойнее. Значит, говорите, что “кое-что” им известно, а просят “точные данные”.
Кто же поставляет им это “кое-что?” Птицын задумался. Он сам был в свое время причастен к науке. И хорошо знал цену этого “кое-что”. Птицыну, когда он был аспирантом на кафедре радиоэлектроники, профессор частенько говорил: “Путь к открытию тернист и многотруден. Иногда кажется, что уже все знаешь, все тебе ясно, а вот чего-то еще не хватает, самой малости… Унция знаний… А добываешь ее годами”. Профессор верил в талант своего аспиранта, пришедшего в науку из заводской лаборатории. “У вас дар исследователя, аналитический ум, — говорил он. — Это очень важно для ученого”.
Птицын вспомнил своего учителя и улыбнулся. Что поделаешь! Его “дар исследователя и аналитический ум” были по достоинству оценены людьми, работавшими совсем в другой области…
Итак, что же получается?..
Он достал из папки запись бесед с Петром Максимовичем, вновь и вновь перечитывал строки, уже давно привлекшие его внимание: обстоятельства, при которых Егоров вторично встретил человека, приходившего к нему за спиннингом. Неужели это случайность — из магазина вышла она, близкий друг Петра Максимовича, а через несколько минут вслед за ней он, Атлет… резидент… Если это не случайность, тогда…
— Вот что, Константин Петрович. При встрече с Атлетом скажите ему, что последние данные о работе института Круглова вы можете получить от самого Круглова, вашего доброго знакомого, но что вам при беседах с шефом очень мешает его ближайший помощник Егоров: при нем Круглов менее откровенен, более сдержан…
— Не понимаю… Что же от меня еще требуется? Скажу я ему это… а дальше…
— Спокойствие и выдержка. Атлет должен вам верить. Скажите ему, что в четверг вы задержитесь подольше с Кругловым… Конечно, если вам не помешает Петр Максимович… Желаю успеха.
Птицын проводил сибиряка и, не заходя в свой кабинет, отправился к генералу. Клементьев ждал его…
— Задумали вы хорошо, Александр Порфирьевич. Согласно элементарным законам логики Атлет должен поручить своему человеку в институте в четверг увести Егорова из лаборатории пораньше. Кто окажется этим человеком?
— Завтра узнаем об этом у Егорова…
— Ему известен ваш план?
— Нет. Надо ли посвящать его…
— Посвящать во все детали плана не следует, но как-то подготовить его, пожалуй, надо… Повстречайтесь с ним сегодня и попросите внимательно присматриваться ко всему, что будет происходить в лаборатории в четверг. Ведь по-разному можно заставить Егорова пораньше уйти из института. Мы с вами предполагаем, что это будет поручено кому-то из работников института… Логично… А если Атлет другой способ найдет?
…Разговор Птицына с Егоровым был не из легких.
— Я прошу вас, Петр Максимович, внимательнейшим образом, не пренебрегая деталями, мелочами, зафиксировать все, что увидите и услышите в четверг в институте…
— Именно в четверг?
— Да.
Егоров несколько раздраженно отреагировал на такое поручение.
— Но я же не чекист. Вы должны понять… Есть какая-то грань… Я — ученый и…
— Вы гражданин. Это ваша главная должность на советской земле, Петр Максимович. Прошу не забывать… К тому же во всем этом в какой-то мере вы заинтересованы персонально… Вот так… И над этим подумайте…
Егоров сник и растерянно посмотрел на Птицына.
— Вы меня не так поняли, Александр Порфирьевич. Я хотел подчеркнуть свою неприспособленность. Это ведь все не так просто… Я опасаюсь — сумею ли…
— Сумеете. Я тоже в свое время опасался — сумею ли?
…Егоров в общем-то достаточно добросовестно выполнил задание. В пятницу утром Птицын слушал наиподробнейший доклад обо всем, что слышал и видел в тот день Петр Максимович. Начиная с девяти утра.
— В четыре часа дня я получил приглашение пойти в театр. Но отказался. Мне срочно надо было готовить свой доклад шефу… И я никак не мог уйти пораньше из института.