Нередко на зловещие фуры попадали еще живые, но ослабевшие люди. Они тщетно пытались выбраться из повозки. Ездовые спокойно и равнодушно заталкивали их обратно под крышку подвижного гроба. Так живьем и закапывали.

Внешнюю охрану несли немцы. Они без особой нужды не заходили на огороженную территорию: опасались насекомых, заразных болезней, которые свирепствовали среди заключенных, особенно с наступлением теплых дней. А внутри лагеря хозяйничали полицаи. Оборванные, заросшие, голодные пленные находились в их полной власти. Лагерные капо могли безнаказанно убить, отобрать скудную пайку хлеба.

Один из изменников знал Николая Константиновича по довоенной службе. Об этом случайно проведал Дудин. Вместе с Ресовцом он поспешил к Никулину, с которым успел сдружиться.

— Ты не помнишь такого Вишневского? Он к нем­цам перебежал. Тобою интересовался. Хочет в лазарет прийти.

— Вишневский? Не знаю такого…

Тренированный мозг Никулина усиленно заработал.

Интуиция чекиста подсказывала: близится опасность. Как ее отразить? Ни с одним человеком, носящим фамилию Вишневского, Николай Константинович знаком не был. Откуда же тот мог знать Никулина?

— Ничего, друг, не волнуйся, — тихо проговорил Ду­дин, заметив тревогу на лице Николая Константиновича. — В случае чего Вишневский из лазарета не выйдет. Правильно, Виктор?

Ресовец утвердительно кивнул головой. Теплое чувство охватило Никулина. Вот она, настоящая дружба! Такую и смерть не возьмет.

— Спасибо, ребята, — охрипшим вдруг от волнения голосом проговорил он. — Только горячки пороть не надо. Посмотрим, что за тип этот Вишневский.

Вскоре в лазарете появился высокий брюнет лет тридцати–тридцати пяти. Он был чисто одет, хорошо выбрит. Подойдя к Николаю Константиновичу, отрекомендовался:

— Вишневский.

— Никулин, — ответил Николай Константинович, не сводя глаз с лица собеседника. Теперь он знал, с кем имеет дело. С этим человеком ему действительно приходилось встречаться до войны. Близко знакомы они не были, но видели друг друга часто. Тогда брюнет служил в одной из частей гарнизона, правда, фамилию носил другую. В лагере, видно, сменил.

— Никулин так Никулин, — охотно подхватил Вишневский. — Бывает и такое. Ну, как живешь, Никулин, чем занимаешься?

— Живу, пока живется, — неопределенно ответил Николай Константинович.

— Здоровье у тебя, видать, не ахти какое, — словно не замечая сдержанности собеседника, продолжал Вишневский. — Надо харчиться получше, а то долго не протянешь. Промыслом каким занимаешься или нет?

— Какие уж тут промыслы, еле ноги волочу.

— Ладно, помогу тебе по знакомству. Если хочешь, организую встречу с одним влиятельным человеком го лагерной комендатуры. Может, слышал, Плетнев его фамилия. Мне вот он помог устроиться — живу неплохо. И ты так сможешь. Твой опыт контрразведчика пригодится. Да и немцы будут довольны, если я тебя с ними познакомлю. Сам понимаешь. Не советую упрямиться. Был тут один очень идейный. Не согласился с немцами работать, его шлепнули. Вот и посуди сам, подумай. Надумаешь, скажешь. Только шевели мозгами быстрее. Жду.

— Подлечусь, а там видно будет, — уклончиво ответил Николай Константинович.

Лицо его было спокойно. Но в душе все клокотало. Ни­кулин понимал, что Вишневский в лагере разыскивает людей, которых можно использовать в качестве провока­торов. Предатель надеется заработать, завербовав бывшего советского контрразведчика. По-видимому, вербовка провокаторов и была тем “промыслом”, которым занимался Вишневский. Уж слишком много предоставлялось ему таких льгот, какие были немыслимы для обычного заключенного. Вишневский свободно уходил с территории лагеря, приходил, когда вздумается, иногда пропадал по нескольку дней. И эта дружба с “влиятельным человеком” Плетневым…

— Вот что, друзья, — сказал Николай Константино­вич, когда Вишневский ушел из лазарета. — Этого подлеца нужно убрать. И как можно скорее. Есть у нас смелые хлопцы? Вас-то он видел и будет остерегаться.

— Найдутся, — подумав, ответил Дудин. — Но как вынести труп за ограду? Оставлять в лагере его нельзя. Немцы за своего холуя десятки хороших людей из­ведут.

— Нужно будет переодеть его в лагерное тряпье, в грязи повозить, номер чужой пришпилить — ив черную фуру. Главное, чтоб убить гада без всякого шума. Нельзя его живым оставлять.

— Сделаем, — твердо ответил Дудин.

В тот же вечер, когда Вишневский направился к проходной, чтобы выйти в город, к нему подошел худощавый низкорослый паренек и вежливо спросил:

— Прошу извинить, не вы ли будете господин Вишневский?

— А вам что за дело, кто я?

— Видите ли, Николай Константинович Никулин велел мне срочно разыскать и пригласить к нему господина Вишневского. Судя по его описанию…

— Да, я Вишневский. А что Никулину нужно?

— Он говорит, что хочет сообщить что-то интересное для вас. И просит вас непременно зайти к нему и как можно скорое. Дело срочное.