Где-то на краю болота уже совсем близко забрехали собаки, и Ася испуганно вздрогнула. Теперь ей точно нет дороги обратно, теперь ей только вперед, в Гадючье болото, в то самое, в котором нет ни тропок, ни гатей, которое даже батя обходил стороной.

Она вытерла навернувшиеся на глаза слезы, кончиками цепенеющих от холода пальцев коснулась щеки парня. Его нельзя было оставлять вот так. Но что с ним делать, с этим так и не дождавшимся ее летчиком, когда собственных сил едва хватает, чтобы держаться на ногах?! Оставить на растерзание фашистским псам? А у него, наверное, родители и любимая девушка, и никто из них так никогда и не узнает, как и где он погиб…

Расстегнуть пропитавшуюся водой летную куртку казалось непосильной задачей, но Ася не сдавалась. Стиснув зубы и стараясь не слушать собачий лай, она искала документы. Хоть что-нибудь, что в далеком послепобедном будущем станет памятью и доказательством его геройской гибели.

Ася нашарила документы во внутреннем кармане куртки, не глядя, сунула себе за пазуху и, повинуясь секундному порыву, склонилась над лицом летчика. Она думала, что его щека будет холодной, а она оказалась теплой. Чуть колючей от пробивающейся щетины, но теплой. И сердце под гимнастеркой билось громко и уверенно, несмотря на черное кровавое пятно, растекающееся на боку. Жив! Она успела, а он дождался!

В то самое мгновение, когда Асины губы коснулись теплой небритой щеки летчика, а ладони почувствовали биение его сердца, страх и безнадежность отступили. Он жив, а значит, все это не зря. Значит, теперь она просто не имеет права сдаваться, она должна спасти человека. Не важно как – да хоть на себе! – вытащить его из этого гиблого места.

Летчик был тяжелый, наверное, раза в два тяжелее Аси. Даже просто на то, чтобы поднять его с земли, ушли все силы.

– Волоком, – прошептала девушка, стиснув зубы, – я потащу тебя волоком. Ты только не умирай. Слышишь, родненький?

Он ее не слышал, зато собаки, кажется, почуяли: тишину вспорол их радостно-нетерпеливый лай. Асе оставалось надеяться только на чудо, а еще на то, что немцы побоятся соваться на болото. Немцы побоятся, но что им мешает спустить собак?..

Пальцы дрожали, когда Ася расстегивала кобуру, неожиданно тяжелый боевой пистолет едва не выпал из рук. Она не умела стрелять и не знала, как пользоваться оружием, но точно знала, что без боя этим сволочам не сдастся. И летчика своего не отдаст…

…Туман упал на болото внезапно, тяжелым ватным одеялом укутал все вокруг. Еще секунду назад сквозь редкие деревья пробивались скупые солнечные лучи, и раз – все потонуло в клубящейся тьме. Это было страшно, едва ли не страшнее фашистов с их волкодавами – самый настоящий Гадючий туман, тот, которого все боятся и который унес уже не одну жизнь.

– Не бойся, родненький! – Алена вцепилась в рукав летчика за мгновение до того, как перестала различать его в тумане. – Ты, главное, не бойся. Это даже хорошо, это значит, что нас не найдут…

Она сидела на холодной земле, прижимая к себе раненого парня, целиком превратившись в слух. Туман казался живым и мертвым одновременно. Ася не знала, как такое может быть, просто кожей чувствовала его угрожающую ненормальность. До рези в глазах она всматривалась в сизое марево, и временами ей мерещилось, что она что-то видит. Длинные, извивающиеся тени возникали и тут же растворялись в тумане, а от непонятно откуда исходящего вибрирующего звука сводило скулы и хотелось завыть в голос. Совсем рядом, там, где всего в нескольких метрах от Аси раньше масляно-черным пятном выделялось болотное «оконце», вдруг что-то громко забурлило.

Газы, болотные газы… Батя рассказывал, что иногда они поднимаются со дна. Не нужно бояться, нужно просто дождаться, когда туман уйдет.

Злой собачий лай всколыхнул сизое марево, а через мгновение из тумана вынырнула клыкастая песья пасть. Ася зажмурилась, забыв про пистолет, закрыла лицо руками. Она уже готовилась к смерти, на память пришли слова молитвы, той самой, которую каждый вечер шептала мама и которую Ася старалась не запоминать, когда в окружающем непроглядном мире что-то изменилось. Пес вдруг зашелся отчаянным визгом, а туман забился в конвульсиях, взорвался брызгами холодной болотной воды.

Все закончилось так же быстро, как и началось. Туман стал самым обыкновенным, нестрашным и безмолвным, а собачий вой, испуганный и затравленный, теперь доносился откуда-то издалека. Ася стерла с лица смешанную со слезами воду, нашарила шершавый рукав летной куртки и вцепилась в него с такой силой, что заболели пальцы.

– Все, родненький мой. – Слова острыми колючками застревали в пересохшем горле, не давали дышать полной грудью. – Все закончилось. Я же говорила… Теперь только немножко осталось потерпеть, я тебя перевяжу, и мы пойдем.