Иоганнес Гюнтер фон
Шрифт:
А католический театр?
Связь с епископом Роппом и княгиней невозможно было восстановить, а тут еще случилось самое ужасное, что могло случиться, — в сентябре 1914 года, не дожив и до пятидесяти лет, внезапно умер монсеньор Бенсон. Не говоря уже о том, что в этом мире абсолютной ненависти нечего было думать о театре такого глобального масштаба. С этой мечтой покончено, видимо, навсегда. Может, то был знак для меня — не рассчитывать больше на театр? Если вспомнить обо всех событиях последних лет, то, наверное, так оно и было. Когда умерла Вера Комиссаржевская, я впервые похоронил эту надежду. Петербургский театр имени Пушкина взлетел на воздух в Монте-Карло. А что теперь? Разве не почил в бозе, еще до рождения, католический театр, мечту о котором мы так холили и лелеяли? Не лучше ли тогда совсем отвернуться от рампы?
Я так и сделал. Связь моя с театром с тех пор хоть и сохранилась, но только как автора пьес, обработок и переводов.
Все было кончено. У нас не осталось ничего, кроме нас самих, кроме того, что у нас было с собой, кроме нашего здоровья. И кроме того, что мы могли в таких условиях предпринять.
Да, это было банкротством. Война меня разорила. Нужно было начинать все сначала. Но страха у меня не было, почему-то я по-прежнему верил в будущее. Хотя в графе доходов не значилось ничего.
Ну, дар мой, допустим, но чего я с ним достиг? Переводами своими я был недоволен. Да из них и не сваришь каши, ведь то были стихи, а кому их продашь? Собственные мои сочинения? Десяток неплохих стихотворений, может быть, два десятка, никакой прозы. Несколько одноактных пьес, а в остальном фрагменты драм — не продашь тоже.
Я был неплохой режиссер, но то, что теперь шло валом на сцену, было не по мне. Отпадал, таким образом, и этот шанс. Я знал русский язык. Я умел работать, когда это было нужно. Имел навыки общения с людьми. На редкость хорошо знал мировую литературу, но что со всем этим делать? Как применить?
Каждое воскресенье мы ездили в Мюнхен в Театинеркирхе на мессу. Не могу сказать, чтобы это тогда утешало меня и придавало мне сил; благотворное значение молитвы «Отче наш» открылось мне значительно позже. Тогда я ее не знал. Но почему-то жила во мне ясная вера, что все наладится в моей жизни. Эта вера и подсказывала мне в критические моменты правильные решения, она-то и спасла меня в конце концов.
Нелегко было признаться себе в том, что ты банкрот. Но выбора не было. Я мог опереться только на себя самого. А это было так мало. Дебет съедал кредит.
Иногда, говорится в одном стихотворении, сверху простирается чудесная длань, дабы страждущему принести облегчение. Я не подвергаю это сомнению, я только уверен, что для того, чтобы эта длань могла помочь, нужно самому постараться — очистить свое внутреннее пространство. У нас внутри накоплено столько пыли.
Осенью на исходе прохладных, прозрачных дней бывают вечера, когда кажется, что за ясным небом, желтеющим на горизонте, есть и другое, столь же ясное небо. Вопрос только в том, какому из этих небес поверить, какому довериться. Вопрос не слишком труден, но иной раз требуется время, чтобы найти верный ответ.
Итак, расход в гроссбухе сожрал весь приход. Но перевернулась страница — и вдруг выяснилось, что у двух юных отважных сердец и в самом трудном положении могут найтись силы построить над пропастью мост, реальный мост. Хотя я готов признать, что для того, кто этого хочет, и радуга может стать лестницей, по которой он взойдет наверх, как по ступеням.
Quod Deus Vult [27] .
Биографические сведения о деятелях культуры германии начала xx века [28]
27
Здесь: Если того пожелает Бог (лат.).
28
Вряд ли есть надобность объяснять русскому читателю, кто такие Брюсов, Блок, Белый и т. п. Иоганнес фон Понтер поддерживал деловые, творческие, а отчасти и дружеские отношения, по преимуществу, с самыми знаменитыми русскими писателями и театральными деятелями начала XX века, и поныне хорошо известными и широко издаваемыми. Но даже если речь в его мемуарах заходит о полузабытых российских литераторах, таких, как Ауслендер, Вилькина или Князев, справку о них нетрудно отыскать в любом отечественном литературно-энциклопедическом издании. Не составят для читателя проблемы и классики мировой литературы, упоминаемые в тексте, — такие, как Эсхил, Гольдони, Гоцци, Кальдерон и т. д. Иное дело — немецкая сторона двустороннего общения Понтера. В этой части, видимо, необходимо хотя бы самым беглым образом представить немецкоязычных собеседников, корреспондентов и деловых партнеров автора, сведения о которых не столь доступны. Все эти авторы — «знаковые» для немецкой, а нередко и европейской культуры XX века в целом — перечислены здесь в алфавитном порядке. (Прим. пер.)
Барлах Эрнст (1870–1938) — крупнейший за всю историю немецкий скульптор, выдающийся график, талантливый писатель и драматург, близкий экспрессионизму. Автор, среди прочего, «Русского дневника» (1906).
Бехер Иоганнес (1891–1958) — в начале своего пути поэт-экспрессионист, в дальнейшем — один из основателей и теоретик немецкого социалистического реализма, министр культуры ГДР.
Бирбаум Отто Юлиус (1865–1910) — один из самых известных литераторов мюнхенского «модерна», активный издатель различных журналов, альманахов, календарей, публицист, эссеист, прославившийся, среди прочего, своими живописными путевыми очерками (в том числе — о поездке по Волге в 1902 году).
Биндинг Рудольф (1867–1938) — поэт и прозаик, один из самых популярных авторов своего времени, в годы нацизма — вице-президент Немецкой академии поэзии, поборник аристократического культа классической красоты и строгости художественного изъявления.
Блей Франц (1871–1942) — уроженец Австрии, один из самых блистательных немецких эссеистов, издатель-библиофил, прославившийся модными изданиями эротического характера, автор знаменитого «Бестиария современной литературы» (1924) — скуррильно-сатирического собрания тонко выписанных словесных портретов современных Блею писателей.