— Не каждый поэт способен на убийство, — сказал он и подлил ей чистого, как вода, рисового вина. — В глубине души он противился необходимости обратить силу андата против гальтов. Я знаю, он переживал, но мы оба считали, что он примирился с необходимостью.

— А теперь оказывается — нет?

— Я подозреваю, что он был не так уверен, как думал сам. Возможно, даже не сознавал, что собирается делать. Это было несложно. Порыв, необдуманное решение — и все, пути назад нет. Даже если бы он сразу пожалел об этом, было бы уже поздно. В любом случае, гальты и пропажа Камня связаны, это не совпадение.

— Есть еще одно объяснение, — сказала она. — Это могли сделать гальты.

— Как? Они не могут разрушить узы пленения.

— Они могли его подкупить.

Маати нахмурился и покачал головой.

— Только не Семая. Кто угодно пошел бы против Хайема, только не он.

— Ты уверен?

— Совершенно уверен. У него было все. Он следовал своему призванию и был счастлив.

— Бедняга. Что ж… Хоть эта беда нас с тобой миновала, и то хорошо. Правда?

— А теперь кто не рад?

Лиат улыбнулась, изобразив согласие. Из-за пиалы в руке поза вышла немного неловкой.

— Как там Ота-кво? — спросил Маати.

— Носится, как ветер. Хочет уследить за всем сразу. Он почти свел придворных с ума. И… не выдавай, что я это сказала, но, подозреваю, ему это нравится. Все в смятении, кроме него. Если усилием воли можно спасти целый город, то с Мати все будет в порядке.

— Но это невозможно.

— Да, — согласилась она. — Невозможно.

Маати провел по ее руке тыльной стороной ладони. Робкий, незаметный жест, привычный, как дыхание. Он делал так всегда, когда нуждался в утешении и поддержке. Иногда это ее бесило, иногда она обнаруживала, что и сама поступает так же. Сейчас она взяла пиалу в другую руку. Их пальцы переплелись.

— Я еще не написал даю-кво, — сказал он очень тихо. — Не знаю, что ответить. Я так давно не был в Сарайкете. Я мог бы… То есть… Боги, я все говорю не так. Лиат-кя, если ты хочешь, я поеду с тобой. С тобой и Найитом.

— Нет, — сказала она. — Там нет для тебя места. У меня свои привычки, своя жизнь, и я не хочу, чтобы ты становился ее частью. Найит уже вырос. Поздно его воспитывать. Я люблю тебя. И Найит, я думаю, рад, что с тобой подружился. Но тебе не стоит возвращаться. Не нужно.

Маати опустил глаза. Рука, сжимавшая ее пальцы, ослабла.

— Спасибо, — прошептал он.

Она подняла его руку и прикоснулась губами к широким и мягким костяшкам. Поцеловала его в губы. Он провел теплой ладонью по ее щеке.

— Потуши свечи, — шепнула она.

Годы сделали из него хорошего любовника. Годы и опыт, который приобрели они оба. С какой серьезностью они отдавались друг другу раньше, как много тревог было в этой любви, как мало улыбок. Раньше она все беспокоилась, красива ли ее грудь и не слишком ли худы бедра. Маати, снимая одежду, втягивал живот. Самолюбивая молодость. Сейчас, когда никуда не деться от увядшей плоти, обвислой кожи и одышки, все можно простить и забыть.

Теперь они больше смеялись — когда выпутывались из халатов, когда падали на широкую мягкую постель. Замирали, ждали, давая Маати передохнуть. Теперь Лиат лучше знала, что доставит ей наслаждение, и уже не стеснялась об этом попросить. А потом они лежали, завернувшись в мягкую простыню и плотно задернув полог. Маати положил голову на грудь Лиат. Оба молчали, и молчание было глубже, проникновенней, чем любые слова.

Она предвидела, что ей будет этого не хватать. Еще тогда, когда взяла его за руку и поцеловала впервые после долгой разлуки. Знала, что расплатой за недолгое счастье будет печаль. Та, которая приходит, когда ты обрел что-то милое и дорогое и тут же потерял. Она вспомнила про Найита и его любовниц, и поняла, как грустно бывает ему. Он так похож на нее, так непохож на Оту. Но Лиат и не хотела, чтобы Ота присутствовал в этой комнате, поэтому оставила мысли о нем и о сыне и вернулась к Маати, к теплу их тел, дыханию, которое становилось размереннее и глубже.

Ее мысли потекли лениво и медленно, все больше теряя между собой связь. Она потихоньку погружалась в сон, будто в глубокий-глубокий омут… Вдруг Маати дернулся и шумно, со свистом вдохнул. Он сел, пыхтя, как после бега. В комнате было слишком темно. Лиат не могла разглядеть его лицо.

Она позвала его по имени. Он тихо, протяжно застонал. Поднялся. Лиат испугалась, что он сейчас пошатнется и рухнет на пол, но, приглядевшись, увидела, что он твердо стоит на ногах. Она снова позвала его.