Мы уже много раз говорили о том обостренном расовом чувстве, какое испытывал Гитлер к другим народам. Но даже он приказал проверить арийское происхождение Евы не Гиммлеру, а Борману (хотя и мысли не допускал, что в жилах его возлюбленной может быть примесь еврейской крови).

Мне всегда нравились именно итальянские офицеры. У нас завязался легкий флирт, я довольно быстро забыла о нем, но по возвращении в Мюнхен вдруг обнаружила за собой слежку. Письма начали приходить с большим опозданием, потом я узнала, что с них снимали копии.

Я пожаловалась Еве, но она только сказала: «Да ты совсем спятила, старуха». Затем меня вызвал к себе Брюкнер и подверг длительному допросу. Удовлетворенный моими ответами на довольно каверзные вопросы, он в результате раскрыл мне следующую тайну: оказывается, Гиммлер обвинил меня в шпионаже в пользу итальянцев. Когда Гиммлеру объяснили, в чем тут дело, он извинился передо мной, заметив: «Сообщи вы мне об истинном положении вещей, фрейлейн Браун, ничего подобного бы не произошло. Здесь чистейшей воды недоразумение».

Как правило, подобные щекотливые ситуации, в которые попадали сама Ева и ее родственники, улаживал Борман, к тому времени уже начинавший выходить на первые роли в окружении фюрера. Полностью доверявший ему фюрер потребовал сделать все, чтобы в официальных документах не было даже намека на особый статус фрейлейн Евы. А в ее удостоверении, которое давало ей право появляться в Имперской канцелярии и «Берхофе», было написано «секретарша».

С другой стороны, трудно сказать, почему Гитлер держал Еву взаперти. Она числилась его секретаршей и вполне могла исполнять свои обязанности на переговорах любого уровня. Правда, однажды он смилостивился и представил ее герцогине Виндзорской, которая посетила «Берхоф» вместе с мужем. Потом Гитлер очень пожалел об этом, потому что Ева замучила его своими восторженными рассказами о бывшем короле Англии, который пожертвовал ради любимой женщины целой империей. Тем самым Ева, хотела она того или нет, как бы проводила параллель между Сарой Симпсон и собой. Но добилась она, как это чаще всего бывает в таких случаях, обратного результата, и фюрер только досадовал на себя за то, что позволил Еве выйти в свет.

Но особую неприязнь у Гитлера вызвал визит в Альпы зятя Муссолини Чиано. И не только потому, что тот говорил больше его самого. Он отчаянно ревновал известного покорителя женских сердец к Еве, которая и не думала скрывать своего восхищения красивым и лощеным аристократом. В первый же приезд красавца итальянца Ева сфотографировала его из окна виллы, и тот тут же поинтересовался у сопровождавшего его Риббентропа, кто эта красивая женщина. Риббентроп пробурчал нечто невразумительное об «одной из технических сотрудниц», а возмущенный Гитлер приказал Еве закрыть окно.

Ева продолжала фотографировать Чиано, и каждый раз, когда она говорила с ним, ее щеки розовели, а голос менялся. А когда Ева с присущей ей наивностью заметила фюреру, что ему следовало бы брать пример в отношении своей одежды с итальянца, тот закатил ей настоящую истерику.

Гитлеру удалось ввести в заблуждение Чиано в отношении Евы, и тот в своем известном на весь мир дневнике не упомянул о ней ни единым словом. А вот о Зигфриде фон Лафферте Чиано написал достаточно. Это не может не дать повода задуматься над странным событием, которое произошло позже в Италии, куда Гитлер прибыл в мае 1938 года с ответным визитом.

Что же касается самой Евы, то ей этот снимок обошелся куда дороже. В одно далеко не самое прекрасное утро на вилле появился ее отец с журналом в руках и обрушился на нее с руганью. Причем в выражениях Фриц Браун не стеснялся. Он считал, что дочь опозорила его на весь мир. Поостыв, Фриц, в какой уже раз, предложил Еве порвать эту неприличную связь, на что Ева спокойно и твердо ответила:

— Об этом не может быть и речи! Нас может разлучить только смерть!

Фриц лишь презрительно хмыкнул, полагая, что его дочь сошла с ума или начиталась рыцарских романов. Ему и в голову не могло прийти, что Ева не кривила душой. Пройдет не так уж много лет, и она добровольно в расцвете лет уйдет из жизни с тем, без кого уже не мыслила своего существования на земле.

Отчаявшись доказать дочери всю низость ее падения, Фриц махнул рукой и запретил Еве показываться ему на глаза. В течение полугода они не поддерживали никаких отношений. В знак протеста Фриц Браун отказался вступить в нацистскую партию, и его демарш едва не закончился для него плачевно. В течение года ему несколько раз отказывали в повышении, тогда обозленный на весь мир Фриц отправился к директору и, подав заявление об отставке, прямо заявил: «Человек, утративший авторитет у собственных детей, не вправе исполнять обязанности учителя!»

Хорошо зная причину озлобленности Брауна, растерявшийся директор обратился за помощью к своему начальству. Оно поспешило успокоить «утратившего авторитет человека», заверив его в том, что никто не осмелится уволить его.

Не остался в стороне от конфликта и Гитлер, когда ему доложили о ссоре Евы с отцом, он посоветовал ей немедленно помириться с ним. Под горячую руку снова досталось Гофману, которому Гитлер с угрозой в голосе сказал: «Если еще одна фотография Евы появится в журналах, тебе не сносить головы!» «Ну а вы, — заявил фюрер персоналу, обслуживающему виллу, — должны раз и навсегда запомнить: что бы ни происходило в моем доме, это ни в коем случае не должно стать достоянием гласности!»