— А как же они? — Ратников кивнул на шалаш. — О них ты подумал?

— Господь подаст...

— Ладно, — сказал Ратников, — черт с тобой. Как ты, Маша? Как скажешь, так и будет. — Он знал: что бы она ни ответила, держаться будет своего. Спросил так, для верности, для того, чтобы шкипер услышал последнее ее слово, потому что сам в ответе ее был уверен.

— Иди, Сашка, иди один, — сказала Маша. — Все равно от тебя только горе одно.

— Пойдешь? — спросил Ратников. — Иди! Только одному тебе дороги никуда нет — ни к нашим, ни к немцам. Везде тебе одна цена.

— Дешево же ты меня ценишь.

— Сам цену назначил... Ты что же, с баржи бежал, чтобы шкуру спасти? И только? Если бы знал, к штурвалу тебя привязал, как собаку, и кляп вбил в рот.

— А ты из плена бежал? Не за этим, что ли?

— Нет, не за этим. А уйти ты не уйдешь.

— Жратву жалеешь? Погремушки?

— Ты говорил: в любую минуту готов передать их советской власти. Безвозмездно.

— И сейчас готов! Только где она, власть?

— Я и есть власть. Все мы — вместе, на этом побережье. И ты ей будешь подчиняться!

— Трепаться каждый умеет: я — власть, я — народ... Слушать тошно.

— Отпустить бы тебя на все четыре стороны, все равно балласт. Да ведь предашь.

— Ну это ты брось! — закипел шкипер. — За такие слова!

— Вот и договорились, не хорохорься, — уже мягче, согласнее сказал Ратников. — Принимаем твою клятву. Как, Маша? Но учти, Сашка: плата дорогой станет, если что... Раз есть власть, есть и трибунал! По законам военного времени... — Он обернулся и крикнул в кусты: — Эй, боцман, давай-ка сюда, что-то вы там заговорились!

Если бы Ратников мог со спокойной душой отпустить шкипера, то, конечно, отпустил бы. Но его мучили сомнения и на вопрос, действительно ли тот может уйти чисто, без всяких последствий, которые могут потом оказаться для всех них роковыми? — он не мог ответить утвердительно. Хотя, с другой стороны, с какой стати шкиперу их выдавать? Но кто знает, чем все обернется, если он угодит к немцам? Вот это-то, главное, больше всего и тревожило Ратникова. Нет уж, пускай шкипер будет рядом, как говорится, на глазах: глядишь, и остепенится, оботрется, поймет что к чему...

— Апполонов может умереть, — сказала Маша. — Нужны помощь, лекарства, бинты хотя бы. И Быков, глядите, чуть идет, совсем ослабел.

— Таких друзей за версту обходить, — проворчал шкипер, с неприязнью посматривая на подходившего Быкова.

— Ну, боцман, что порешили? — спросил Ратников.

— Программа одна: пробиваться к своим, — ответил тот.

— И мы, все трое, к этому пришли — значит, программа общая. Да, вот еще что: как у тебя со стрельбой? Рука твердая?

— Ворошиловский...

— Я так и полагал. — Ратников протянул ему пистолет. — Держи. Правда, одного патрона не хватает, на тебя шкипер израсходовал. Ему пистолет ни к чему: сам убедился, как стреляет.

Шкипер промолчал.

— Ну вот, считай, половина личного состава и вооружена, — сказал Ратников. — Может быть, и Маше придется повоевать, только другим оружием. Как, Маша?

— Я готова, — смутилась Маша.

— Но первое твое дело — хозяйствовать. Прикинем все до крохи. Норма минимальная. Для Апполонова — усиленный паек, воды не жалеть. Понятно?

— Понятно, товарищ командир, — ответила Маша, впервые назвав Ратникова командиром.

— Е-ма-е! — удивленно присвистнул шкипер. — Это что же, наподобие партизан, что ли? Ну, дают!

— Будем активно пробиваться к своим. Постоянная готовность номер один. Сутки отдыхаем, Маша нас подкормит — и завтра вылазка к селу. Быков поведет. Нужны медикаменты, еда, связь с местными жителями. И последнее. — Ратников оглядел всех, чуть жестче, чем на других, посмотрел на шкипера. — Дисциплина корабельная! Без разрешения — ни шагу! — И эти его слова были всеми приняты с молчаливым согласием, как приказ командира.

В этот день они тщательно упрятали шлюпку среди камней, но так, чтобы ее в любой момент можно было легко спустить на воду и выйти в море. Соорудили еще один шалаш, попросторнее. В первом поместили Машу с Апполоновым, чтобы она все время могла за ним присматривать, в другом поселились остальные. Определили запасы: продуктов и воды могло хватить недели на полторы при строжайшей экономии. Значит, рассуждал Ратников, за это время надо найти какой-то определенный выход: или пробиться к своим («Где они, в самом деле, свои-то?»), или связаться каким угодно путем с партизанами («Где они, партизаны? Есть ли они здесь вообще?»).