Оперативка у начальника отдела была назначена на десять. Когда Воронов, по обычаю едва не опоздав, вошел в кабинет начальника, его встретил радостный взгляд Стукова. Лицо Петра Петровича сияло тем бронзовым загаром, который может дать человеку только беззаботный отпускной воздух на берегу Черного моря.

— Здорово, негр, — шепнул Воронов.

— Великому следопыту от черноморских аборигенов муровский привет! — прошипел Стуков. — Говорят, сегодня докладываешь?

— Уже настучали? Докладывать-то нечего.

— Эй, сороки-балаболки, понимаю, что соскучились, но позвольте нам приступить к делу! Сегодня у нас три главных вопроса... — Полковник Жигулев говорил сжато и точно. Картина была ясна даже тем, кто не имел к названным делам никакого отношения.

— А что у нас слышно по Дальтрансу? — спросил он наконец Воронова.

Тот встал, оправил пиджак, словно китель, и начал:

— У меня сложилось впечатление, что Дальтрансом надлежит заниматься не нам. Это сложное хозяйство, и положение в нем не однозначно. — Рассказав кратко, что успел узнать в Дальтрансе, Воронов закончил: — Я бы передал дело в ОБХСС. Думается, это, скорее, по их профилю. При аналогичных обстоятельствах подобными делами занимались они. По мнению руководства хозяйством, вина обоих шоферов неопровержима.

Жигулев слушал молча, не задавая никаких вопросов, но взгляд полковника Воронову не понравился. Он стушевался.

— Вот и все, — закончил он, хотя подводить итог было положено отнюдь не ему, а ведущему совещание. Кривая усмешка подполковника Кириченко подтвердила, что последние слова Воронова прозвучали действительно не к месту. Но Жигулев согласился.

— Пусть будет пока «все». Товарищи свободны. А вы, Алексей Дмитриевич, задержитесь.

Уже в дверях Стуков оглянулся. Встретившись глазами с Вороновым, он покачал головой — это означало, что и Петр Петрович оценивает ситуацию как весьма неблагоприятную.

Начальник отдела сел к своему рабочему столу. Обычно с сотрудниками он разговаривал за общим длинным столом для оперативок, поставленным перпендикулярно большому, массивному письменному столу дореволюционной работы. Едва ли не самому старому во всем управлении. Полковник Жигулев любил старинную мебель, видя в ней нечто капитальное, то есть соответствующее его отношению к делу, людям и, наверно, жизни вообще.

Поведение полковника Воронов также расценил как признак неблагоприятствия. И ошибся. В голосе начальника отдела не было ничего, кроме плохо скрытой озабоченности.

— Так говорите, следует передать соседям? — он в упор посмотрел на Воронова. — Докладывали вы, Алексей Дмитриевич, логично, но логика жизни всегда глубже логики наших версий...

— Плохо понимаю, Виктор Иванович... — растерянно произнес Воронов, ожидавший явно не такого разговора.

— Думаете, я больше понимаю? За десять минут до оперативки мне дали сводку. Как вы там говорили, фамилия второго шофера, замешанного в кражах?

— Хромов...

— Точно, Хромов, — полковник поднял глаза на Воронова от оперативной сводки и сказал: — Сегодня утром в 8.25 Хромов Василий Петрович, шофер из Дальтранса, погиб в автомобильной катастрофе на 112-м километре Симферопольского шоссе.

— Этого не может быть! — воскликнул Воронов, почувствовав, как уходит из-под него стул.

— Почему? — резко спросил начальник отдела.

— Я вчера перед концом рабочего дня разговаривал с ним.. — это был, конечно, не довод, оправдывающий такое горячее восклицание, и Жигулев этого не мог не заметить.

— И чем же закончился ваш разговор?

Воронов почувствовал, как он краснеет, краснеет неудержимо, краснеет так, что, кажется, жаром наполняется голова.

Жигулев смотрел удивленно, но выжидающе.

«Говорить или нет?»

Воронов сомневался только какое-то мгновение. Если бы Жигулев не проявил столь свойственного ему терпения, а еще раз переспросил о чем-нибудь, Воронов и сам не смог сказать, признался ли бы он...

— Товарищ полковник, я допустил страшнейшую ошибку... Хромов вчера хотел со мной о чем-то поговорить. Я уже уходил. Голова трещала от цифр, выписанных вот здесь, — Воронов тряхнул блокнотом — И потом директор комбината назвал его сквалыгой, и мне показалось, что определение довольно точно... Одним словом, мы договорились увидеться сегодня после обеда, когда он вернется из рейса.

Жигулев достал сигареты и закурил. Он курил молча, пуская перед собой толстые кольца дыма, не обращая внимания на Воронова, словно того и не существовало.

— Кто из посторонних присутствовал при вашем разговоре?

— Возле машины, товарищ полковник, не было никого. Потом он, правда, еще раз сказал о том, что хочет поговорить со мной, когда стояли возле проходной. Да, точно, это было у окошечка, в котором он отмечал путевку. Слышать могла только Мотя... — сказал Воронов, уловив ход мыслей начальника отдела.