– Что это за прикид? – продолжала Нелли, не дождавшись ответа на первый вопрос.

Впрочем, и второй вопрос остался без ответа. Лина подошла и встала прямо перед матерью.

– Я тебя ненавижу, – произнесла она больным после крика, но внятным, отчетливым голосом. – Никогда в жизни больше не назову тебя мамой. И сниматься с тобой не буду.

– Не ерунди, – поморщилась Нелли. – Что за дешевая мелодрама? Ничего с тобой не случилось. Пора взрослеть. Можно подумать, он тебе целку сломал! – пустила она вслед дочери, скрывшейся в своей комнате.

Ничего больше не слушая, Лина открыла чемоданчик, отыскала и натянула чистые трусы взамен оставленных у озера. Возвращаться за ними она не собиралась. Ей казалось, она умрет, если только придется еще раз пересечь луг с красивыми бабочками.

Только взялась крест-накрест за подол платья Терезы, хотела снять, но не успела: во дворе послышался визг тормозов, хлопнула дверца машины, и в дом ворвался Ольгерт Куртинайтис.

– Вам отдельное приглашение? Почему вся группа вас ждет? Свет теряем!

– Полька! – позвала Нелли.

Так и не переодевшись, Лина вышла в большую комнату.

– Здравствуйте, Ольгерт Иосифович. Я больше не буду сниматься. Заменяйте, кем хотите.

Ольгерт хотел выпустить пулеметную очередь ругательств, даже воздуха заглотнул с запасом, но, вглядевшись в лицо Лины, промолчал.

– Кто это сделал? – спросил он.

– Да ну ерунда, – засуетилась Нелли, – гримом замажем, будет незаметно. И вообще, это даже работает на образ: мало ли, что с ней могло быть за годы разлуки?

Ольгерт повернулся к Нелли и заговорил со смертельным спокойствием, куда более страшным, чем любая пулеметная очередь:

– Я спрашиваю, – чеканил он слова, – кто так хорошо поработал над образом. Ладно, можешь не отвечать, дрянь, я и без тебя знаю. Не ракетостроение, догадаться можно. Но ты-то куда смотрела, сука? Ты же мать?!

– Ольгерт, ты преувеличиваешь, – залепетала Нелли, – ничего страшного не случилось…

Лина протиснулась мимо них и ушла.

Она вышла на заднее крыльцо и села на завалинку. В голове было пусто, а сама голова тяжелая, как камень. И опять поташнивало. Что теперь делать? Надо уезжать отсюда, но, пока съемки не закончатся, никто не уедет. Самой нельзя – несовершеннолетняя. «Это возраст Суламифи», – вспомнилось ей. Интересно, что это значит. А впрочем, нет, неинтересно. Дать телеграмму отцу? Это надо ехать в Зарасай, ближе почты нету. Или есть? Кажется, тут где-то есть поселок, километрах в двадцати от хутора. Пешком не дойти. А если встать утром рано?..

Человек обычным шагом проходит четыре километра в час. За пять часов… У Нелли новое увлечение: делать по два шага в секунду. Говорят, очень помогает сбросить вес. Но если делать по два шага в секунду, моментально выбьешься из сил. Можно одолжить у Дануты с Терезой велосипед. Или попросить, чтобы Ионас отвез на машине. Или на мотоцикле, у них и мотоцикл есть. Да нет, ерунда все это, у нее же денег нет на телеграмму. Натуральное хозяйство, они в пятом классе проходили. Денег у них попросить? Не хочется… И что писать в такой телеграмме? «Папа, забери меня отсюда, меня пытались изнасиловать»?

Из дома вышел Ольгерт, сел рядом с ней на завалинку и закурил. Ольгерт курит «Данхилл» с коричневым фильтром, в России таких сигарет пока нет, но он же иностранец. И здесь, в Литве, он у себя дома. Сигареты жутко крепкие, но пахнут приятно. Впрочем, Лина сидела, отвернувшись, не глядя на него, и упорно молчала.

– Так и будем в молчанку играть? – заговорил Ольгерт. – Я тебя понимаю: злишься. Ну злись, имеешь право. Но и ты меня пойми, девочка: ты ж меня без ножа режешь. Нам каждый день простоя знаешь во что встает? Я должен закончить фильм, я под него деньги занял, это ты понимаешь? Чужие деньги. Их надо вернуть. Съемочная группа… В чем они виноваты?

В работе над фильмом участвует чертова уйма народу. Одних продюсеров штук пять: линейный, исполнительный, креативный и еще какие-то, Лина всех не помнила. А еще администраторы, помощники, ассистенты, – не путать, это разные должности! – операторы, осветители, дольщики… Дольщик – это не тот, кто пай в деле имеет, это тот, кто операторскую тележку возит. Тележка называется «долли». И есть еще водители, обычные шоферы, они баранку крутят. Костюмеры, гримеры, бутафоры. Звукооператоры – целый цех. Есть еще и каскадеры, вот в их картине, например, есть. Урода Валдиса дублируют и еще кое-кого из персонажей. Да мало ли кто еще! Недаром титры кинофильма растягиваются на километр. Всех надо упомянуть. Как ни скромна роль какого-нибудь дольщика или водителя, а без него «кина не будет», как шутил когда-то Савелий Крамаров.

Но Лина упрямо покачала головой.

– Не буду я с ней сниматься, хоть убейте. Не буду ее обнимать и звать мамой. Слушайте, – вдруг повернулась Лина к режиссеру: собственные слова навели ее на мысль. – А может, вы другой финал снимете? Пусть меня убьют. Пусть застрелят прямо у нее на глазах. Выйдет очень драматично.

– Ты так жаждешь умереть? – усмехнулся Ольгерт. – Не рановато ли – в тринадцать лет?

– Это возраст Суламифи, – сказала Лина. – Только я не знаю, кто она такая.