Нужно было немедленно улететь, но из страха перед обратным полетом она не могла шелохнуться, а от этого мужчины, хоть и выглядевшего несколько испуганным, исходило ощущение спокойствия и уюта. Он будто угадал ее состояние:

— Я постелил вот там! Очень хорошее местечко, тенистое и прохладное…

— Да, пожалуй, мне нужно немного отдохнуть… Я вам не помешаю?

Солнце палило нещадно, и Циана расстегнула пилотский костюм до самого пояса. Даже эта небольшая нагота повергла мужчину из двадцатого века в смущение, но оно было таким милым, что она решила позабавиться.

— Ох, если у вас это не считается неприличным, я бы искупалась. Вода кажется чистой.

— А что здесь неприличного? Я не буду на вас смотреть.

— Ну, я вам не верю. Вы выглядите любопытным мужчиной и, наверное, не прочь посмотреть, как купается женщина.

Шрам на щеке мужчины побагровел, но он ответил с достоинством:

— Мужчина не будет мужчиной, если он не проявляет любопытства в отношении женщины.

Она села на расстеленный у самой воды старый плащ и обеспокоенно показала на два пластиковых мешка с грибами:

— Зачем вы это собрали?

— Чтобы есть. Хотите, испеку на костре?

— Но ведь они ядовитые!

— Не беспокойтесь, я с детства собираю грибы.

— А у нас уже нет неядовитых. Все грибы давно мутировали и вырабатывают яды.

— Где это — у вас?

— В двадцать четвертом веке.

— Ага, ясно! — сказал он. — Так, значит, это машина времени, да?

Она сама ему подсказала, но тем не менее его догадливость ей была неприятна.

— Понимаю, вам трудно поверить. Впрочем, вам тоже не удалось бы убедить меня попробовать ваших грибов…

— А я было подумал что вы — Мата Хари, — сказал он насмешливо, доставая из сумки термос.

От кофе она тоже отказалась, но настояла, чтобы он рассказал ей, кто такая Мата Хари, и не успокоилась, пока он не выложил ей все, что знал о знаменитой красавице-шпионке времен первой мировой войны.

— А вы почти угадали, ведь мы, историки, — тоже нечто в этом роде, — засмеялась она и добавила: — Значит, вы находите меня красивой?

Он забыл повторить свой комплимент.

— Значит, вы историк?

— О нет, еще не совсем. Я только на третьем курсе. Моя будущая специальность — история древней Европы.

— А я кандидат исторических наук! — похвастался он.

— Чудесно, значит, мы будем коллегами! А когда вы будете кандидатствовать?

Произошла небольшая заминка, так как он решил, что она смеется над ним. Потом ему пришлось объяснить сущность этого труднообъяснимого титула, которого удостаиваются не новички в науке, а как раз наоборот, зрелые ученые. Но девушка и не думала смеяться. Она уже знала, что слишком многое в веках минувших непонятно жителям двадцать четвертого века.

После того как недоразумение было выяснено, кандидат наук стал смелее:

— Вы мне позволите называть вас Матой, или у вас есть свое имя?

— Называйте меня Цианой.

— Красиво звучит! Оно что-нибудь означает?

— Отец у меня химик, и когда он работал с цианитами… Почему вы смеетесь?

— Извините, но… я представил себе, что вашего отца зовут Калий, и тогда вы получитесь Циана Калиевна. Я тут же ощутил запах горького миндаля.

Она смеялась до слез.

— О прекрасная отравительница, не раскроете ли вы мне свою тайну? — сказал он в стиле тех времен, которые они оба изучали.

Она подробно рассказала ему о темпоральной машине, о том, как с ее помощью они посещают те времена, о которых сохранилось мало источников, и еще многое из того, чего он не должен был знать. Однако кандидат наук все равно не поверил ей ни на грош, потому что расценил ее россказни как «красивую мечту историка», хотя при этом галантно извинился: хороший историк должен быть всегда начеку перед лицом очевидных фактов.

Циана отомстила:

— Значит, и я не должна доверять своим чувствам, ибо вы показались мне красивым и приятным мужчиной? Жаль, а я думала пригласить вас на прогулку в машине!

Он снова очень мило смутился, и она спросила себя, а не является ли это общим свойством мужчин двадцатого века или это свойство только историков и грибников. Циана вскочила и начала раздеваться, точно вспарывая свой пилотский костюм.

— В этой реке нет крокодилов?

При виде ее обнаженного тела кандидат наук совсем растерялся.

— Мне отвернуться или отойти подальше?

— Поступайте так, как требуют нравы вашей эпохи, — ответила она и, поеживаясь, вошла в воду.

— Я здесь единственный крокодил, — сказал он, не отворачиваясь и не отходя подальше, видимо, начисто позабыв о правилах приличия, предписываемых нравами его эпохи.