Харьковский утверждает, что именно он познакомил Хвастунова с Мессингом: «Были там еще двое моих друзей, благодаря которым я стал чаще общаться с Мессингом, — Пахомова Маргарита Гавриловна, врач, близкий Мессингу человек, и Михаил Васильевич Хвастунов, зав. отделом науки в “Комсомолке”, которого я познакомил с Мессингом».

Те сведения, которые Харьковский сообщает о Мессинге, вызывают большие сомнения. Начнем с того, что Мессинг в мемуарах ничего не говорит о том, что владеет эсперанто, равно как и не упоминает движение эсперантистов. Конечно, при Сталине эсперантисты подвергались репрессиям, многие наиболее видные деятели движения были расстреляны или отправились в ГУЛАГ. Однако, начиная с 1956 года, эсперантистское движение возродилось. Появились публикации о «языке будущего» в научных журналах, а в 1966 году был издан русско-эсперантистский словарь. Так что скрывать факт знания эсперанто Мессингу не было никакого смысла, тем более что в мемуарах он скрупулезно перечислил все языки, которыми владел. Столь же сомнительно утверждение Харьковского, будто именно он познакомил Мессинга с Хвастуновым. По свидетельству Михаила Голубкова, Мессинга с Хвастуновым познакомила его мать, Валентина Алексеевна Голубкова.

Несмотря на всесоюзную известность и немалые доходы, жилищные условия Вольфа Григорьевича оставляли желать много лучшего. Татьяна Лунгина вспоминала: «Они жили на Новопесчаной улице. В начале 1950-х годов это еще была окраина Москвы. Так что на дорогу ушло более часа, но весенняя Москва накануне цветения лип располагала к умиротворению, и дорога не казалась мне ни дальней, ни утомительной.

Трехэтажный дом стоял в глубине двора. Двор с ухоженными клумбами напоминал старинный двор с картины Поленова. Поднялась на второй этаж и сразу заметила на двери медную пластинку — Вольф Мессинг. И нет никакого пояснения, вроде: “доктор оккультных наук, маг и волшебник…”

На звонок первой откликнулась собака — сочным незлобным рычанием. Дверь отворила Аида Михайловна, и сразу же за ее спиной всплыла косматая голова Вольфа Григорьевича…

Обстановка квартиры, начиная с прихожей, весьма и весьма скромная. В первой комнатушке-коридорчике — старинный, окованный железом сундук, какие сейчас, в пору массовой ностальгии по прошлому, в большой моде. Над ним вешалка для одежды. Кроме прихожей — единственная жилая комната, да кухонька метров девять.

Пока я осматривала жилище, за мной по пятам, все еще урча, следовала огромная чистокровная немецкая овчарка…

В узкой прямоугольной комнате-гостиной (она же и столовая и спальня) бросался в глаза большой круглый стол, у стены — не первой молодости диван, но рядом с письменным столом на высоком журнальном столике стоял редкий в те годы большой телевизор, подаренный, как я впоследствии узнала, Председателем Совета Министров в благодарность за лечение сына от хронического алкоголизма. Небольшой буфет, заставленный посудой — разрозненными предметами из столовых сервизов белого фарфора работы фабрики Кузнецова.

А у широкого окна, занимавшего почти всю стену, — кресло-кровать. В нем сидела совершенно седая женщина, седину которой можно было принять за парик, — столь моложаво выглядело ее лицо.

Меня познакомили:

— Это наша Ирочка, моя старшая сестра, — сказала Аида Михайловна.

Женщина, не поднимаясь, подала мне руку:

— Ираида Михайловна…

Так вот, значит, какой “девочке” Ирочке я отправила телеграмму с тбилисского вокзала! И лет ей, конечно же, под шестьдесят.

Аида Михайловна тем временем стала хлопотать у стола, а Вольф Григорьевич деловито расспрашивал о делах в издательстве, как всегда дотошно вникал в мелочи.

Пока стол празднично и пышно оформлялся в духе московского гостеприимства, я узнала многое о других “членах семьи”: немецкой овчарке Дике и Левушке — кенаре в клетке.

Вольф Григорьевич, словно речь шла о сыне или внучке, дважды повторил, что Дик аристократически воспитан и за дрессировку он заплатил полторы тысячи. Тогда это были немалые деньги. (Дело происходило до кончины жены Мессинга в 1960 году. Соответственно тогдашние полторы тысячи рублей были равны 150 рублям в период 1961–1991 годов. Эта сумма была немного выше среднемесячной зарплаты в СССР, которая в 1970 году равнялась 122 рублям. Так что сумма, потраченная Мессингом на дрессировку, не выглядит очень большой, тем более что его среднемесячный доход в 1960—1970-е годы наверняка превышал тысячу рублей. — Б. С.)

И еще я обратила внимание на множество книг, разбросанных повсюду: на шкафу, на полках, даже под стульями и под столом. Но, несмотря на такую хаотичность, чувствовалось, что отношение к книгам бережное…

Стол между тем был накрыт. Все чинно усаживались. Отдельное, подчеркнуто заботливое приглашение — Ираиде Михайловне. Она медленно поднялась, упираясь руками в подлокотники кресла и, не передвигая ноги, а волоча их, напрягаясь всем корпусом, стала подвигаться к столу. Она была в брюках, так что не было ясно: врожденный ли у нее дефект или травма. Но вот все собрались у праздничного стола, и я увидела — подана фаршированная рыба, кнейдлики и даже маца. Все, как должно быть и что должно быть у евреев на пасхальном столе. Вольф Григорьевич надел белое платье — китл, как некогда делал мой дедушка, подпоясался белым шнуром — гартлом и провел сейдер до конца. Из памяти еще не выветрился кошмар процесса еврейских “преступников-врачей”, и потому такая религиозная церемония и кулинарная вольность могли в те времена сойти за подвиг.

Отведав угощений, я отметила про себя, что Аида Михайловна еще и искусный кулинар.

Подняли бокалы, поздравили друг друга с Пасхой. По знаку Вольфа Григорьевича все умолкли.

— Я надеюсь, я… уверен, что у Бурденко Ирочку спасут!

Последнее слово он как-то нервно выкрикнул.

— Правда, Вольф Григорьевич?.. — Лицо Ираиды Михайловны осветилось надеждой.

— Это вам не Вольф Григорьевич, а Мессинг говорит!

Так во второй раз я услышала эту фразу, звучащую как заклинание».