Шрифт:
Михаил Васильевич совсем захмелел и, поддерживаемый Елизаром Цыплятевым, направился к выходу из палаты. Следом потянулись и другие бояре, присутствовавшие на поминках. Мальчик покинул своё убежище и пошёл в опочивальню, чтобы погрузиться в беспокойный сон. Но заснуть он долго не мог.
По возвращении из великокняжеского дворца Василий Васильевич Шуйский [4] велел тотчас же накрыть столы, и весёлые поминки продолжались в его доме до самого утра. Навалившись на Ивана Васильевича, хозяин гудит ему в ухо:
4
Шуйский Василий Васильевич (148? — 1539) — боярин с 1506 г., наместник в Смоленске, Владимире. Фаворит Василия III; после смерти последнего — фактический правитель Руси.
— Выпьем, брат, за упокой души непотребной бабёнки Елены. Нет у нас боле великой княгини, а несмышлёный князёк для нас тьфу, ничто! Всем теперь заправлять будем!
— Не горячись, Вася, есть ведь ещё Иван Овчина.
Василий Васильевич вскинул короткопалую лапу и так трахнул кулаком по столу, что столешница прогнулась.
— С Ванькой Овчиной разговор будет коротким — в темнице его, мерзавца, сгною!
— Митрополит Даниил [5] вступится за конюшего.
5
Митрополит Даниил вступится… — Даниил (147? — 1547) — игумен Иосифо-Волоколамского монастыря с 1515 г., митрополит с 1522 г. Противник Шуйских, свергнут ими в 1539 г, и возвращён в монастырь.
— Кто? Данилка — чёрный ворон вот где у меня сидит! — Василий Васильевич поднёс кулак к носу брата. — Зорко слежу я за ним через своих видоков и послухов. А главный из них ведаешь кто? Афонька Грек, тот, что своего господина — Максимку Грека выдал с головой на церковном соборе. За то Даниил приблизил его к себе, держит на своём подворье, заставляет творить угодные ему делишки. Да только тот, кто хоть раз поклонился Иуде, всю жизнь господ своих предавать будет.
Иван Васильевич внимательно слушал откровения брата.
— Другие бояре не прочь пособить конюшему, голыми руками его не возьмёшь.
— Те, кто ранее лебезил перед конюшим, с Еленкиной кончиной отринутся от него. Между тем у нас, Шуйских, силы на Москве немалые — многие бояре стоят за нас, особливо те, кто породовитее. Но случая ещё более укрепиться упускать не следует. Не забыл, чай, что наш двоюродный братец Андреи Шуйский, удумавший в своё время переметнуться от великого князя к Юрию Дмитровскому, в темнице мается.
— Жёнка его сказывала мне: Андрей писал грамоту новгородскому архиепископу Макарию, чтобы тот явил ему свою милость — просил великого князя и государыню Елену выпустить его из темницы на поруки. Макарий говорил об этом с Еленой, но та не вняла его словам.
— Люта была покойница, ой как люта! Даже всеми почитаемому Макарию не уступила. А Макарий готов за всех заступиться перед власть имущими, не то что Данилка — чёрный ворон, тот и не подумал бы печаловаться за Андрея. Надо немедля заставить юнота Ивана освободить нашего родственника из темницы.
— Вместе с Андреем сидит в темнице и Иван Бельский, упрятанный туда покойным Василием Ивановичем за нерадение под Казанью [6] .
— Бельские всегда были нашими недругами, поэтому, хотя они ныне для нас и не опасны — Семён [7] в бегах, а Дмитрий труслив, укреплению их содействовать не следует. Выпустим на свет Божий Андрея, потом и за Овчину возьмёмся. Выпьем же, брат, за успех нашего дела.
6
…за нерадение под Казанью. — Бельский Иван Фёдорович (ок. 1500–1542), боярин с 1522 г., в 1524 г., командуя 150 000-ным войском, не сумел взять Казань, хотя её хан бежал в Крым. Во время непродолжительной осады русские потеряли почти полвойска от болезней, но основной причиной неудачи молва считала продажность Бельского. Тем не менее в новом походе 1530 г, ему вновь доверили Большой полк, но и на сей раз он отступил от Казани — из-за конфликта с Глинским. Был посажен надолго лишь в 1534 г. после бегства брата Семёна в Литву.
7
Бельский Семён Фёдорович (ок. 1500 —после 1540) — боярин с 1522 г., коломенский воевода. Бежал в Литву, будучи недоволен правительственными репрессиями (казнью Ю. И. Дмитровского и т. д.). Участвовал в походах крымчан и литовцев на Русь.
Смутно было в Москве после мятежа Андрея Старицкого [8] , а ныне, по смерти Елены Васильевны, ещё смутнее стало. Тревога и неуверенность поселились среди москвичей.
Ульяна Аникина, явившаяся в Китай-город купить кое-что по хозяйству, подивилась невиданному волнению людишек: многие лавки были закрыты, на другие купцы навешивали замки, толпы пьяных оружных мужиков слонялись по улицам и что-то громко орали.
— Что это они взбаламутились? — спросила Ульяна у знакомой пирожницы Акулины.
8
…после мятежа Андрея Старицкого… — Старицкий Андрей Иванович (1490–1536) — младший сын Ивана III, по завещанию получил Старицу и ещё ряд городов; воевода, неудачно действовал против татар в 1522 г. После смерти репрессированного Глинскими брата Юрия Ивановича поднял мятеж, к которому примкнули многие бояре. Во главе отряда двинулся на Новгород, но сдался ввиду превосходства правительственных сил и был умерщвлён.
— Хотят, чтобы Андрея Шуйского выпустили из темницы. Житья от них, окаянных, не стало! У нас, торговых людишек, всё отымают, грабят средь бела дня. Пронеси, Господи, мимо этих разбойников, — толстая торговка перекрестилась, поспешно замкнула лавку и исчезла.
Из-за поворота показалась толпа пьяных мужиков. Ульяна хотела было посторониться, но не обнаружила между лавками щели. Чья-то рука словно клещами ухватила её.
— Наконец-то ты попалась в мои сети, суседушка! — рыжеволосый кожемяка дыхнул на неё перегаром.
— Не шали, не шали, Акиндин! — Ульяна решительно высвободилась из объятий. — Куда это тебя понесло?
— На Кудыкину гору, Ульянушка.
— Ты правду сказывай, Акиндин.
— Идём мы вызволять из темницы Андрея Шуйского.
— На кой он тебе?
Кожемяка взлохматил свои огненного цвета кудри.
— Мне он ни к чему, Ульянушка, да Шуйские три бочки вина нам поставили, вот мы и…
— Не пил бы ты, Акиндин, вино до добра тебя не доведёт.
— Полюбишь меня, Ульянушка, тотчас же брошу пить.