Шрифт:
Эмма Эдуардовна Мельникова, в девичестве Изигкейт (1901—1987), топограф.
Я записал ее воспоминания в декабре 1977 года у нее дома в Ленинграде.
Я училась в английской школе. Она называлась Энглишешуле, но там, собственно, всё преподавание было на немецком языке. Основана она была англичанами-моряками, которые в свое время приезжали в Петербург. Помещалась в Максимилиановском переулке, дом 7. Теперь он называется переулок Пирогова.
Но Даня-то учился в Петершуле. Это Невский, дом 22—24. Он учился с моим братом Виктором. Но я считаю, что они все-таки были в разных классах. Виктор 902-го года, а Даня, кажется, 905-го. Так что они не могли быть в одном классе.
Я уже не могу сказать, как они познакомились. Вот он приходил к нам. Мы жили в Конюшенном переулке, дом 1, И еще был один товарищ, Лёня Воронин, — мы так его звали.
Я в то время училась в топографическом техникуме. И по окончании его уехала на Северный Кавказ. В 1927-м году.
С тех пор я потеряла их всех из виду. Данину судьбу вы знаете. И те двое в том же роде. Брат уехал, а к нам, девушкам, они не ходили. И когда я вернулась в 1932 году с Кавказа, уже никого не видела, не встречала.
Мой брат был по профессии булочник, рабочий-булочник. А Лёня Воронин, — я не знаю, чем он занимался. Он был сын богатых родителей, купца, может быть.
Даня иногда приходил, и мы с ним решали задачки по тригонометрии, алгебре. Он хороший математик был, очень развитой человек. Я после него не встречала никого такого. Во всех отношениях развитой.
У Дани было правильное лицо, классическое. Очень высокого роста. Худой, конечно, в те годы молодые. Всегда аккуратно и чисто одет был, причесан. Очень вежлив, хорошо воспитан. С девушками разговаривал на вы.
Где он потом учился, я не знаю, потому что, — что же, — ему было уже больше двадцати лет [1] .
Когда он приходил к Виктору, разговоры были, как когда молодые ребята собираются: кто что читал, что видел в кино. Очень интересовались книгами о путешествиях, об иностранных народах и странах. Что читали, то и обсуждали. Морской тематикой очень интересовались. И, начитавшись книг, курили трубки, воображали себя «морскими волками». Всем им хотелось во флот поступить.
1
Судя по всему, Хармсу тогда было лет шестнадцать — семнадцать.
Даня любил шагать по комнате. Помню, он нам декламировал «Иван Иваныч Самовар», еще до того как я читала это в книгах тогда. «Торопышкин», что ли [2] ? На охоту ходил с собакой.
Они очень много курили, и моя сестра Валя, Валентина, раз рассердилась и выкинула Данькину трубку за окно. Во двор. Дело было летом, окна были открыты. Даня вообще был невозмутим, что бы ни делали. Спокойно спустился со второго этажа, поднял трубку и вернулся. Но курить больше не стал.
2
Стихотворение «Иван Иваныч Самовар» было напечатано в 1-м же номере «Ежа» за 1928 год, а «Иван Топорышкин» — во 2-м номере того же года.
Однажды он пришел в новом костюме. И один лацкан в нем был длинный, до колен у него. Я сказала:
— Почему так шит костюм?
А он сказал:
— Я так велел портному, мне так понравилось.
Но когда он в следующий раз пришел к нам, то этого лацкана уже не было.
— Он мне надоел, и я его отрезал.
Он был большой чудак и придумал такую сценку разыграть. Он предложил, чтобы я оделась няней, — передничек, косынку, взяла его за руку и вела бы по Невскому, в то время как у него висела бы на шее соска. При нашей разнице в росте — я маленького, годилась ему подмышки, а он очень высокий — это выглядело бы комично.
Я сказала:
— А если спросят нас, остановят?
Он сказал:
— Мы ответим, мы будем спрашивать: «Где здесь ведется киносъемка?»
Я не решилась на это приключение. А он любил придумывать всякие чудачества.
Он одевался как мальчик: всегда брюки гольф, под коленкой пуговки застегивались. Он не носил длинных брюк.
Вот их было трое: Виктор, Лёня и Даня. Они все псевдонимы взяли для самих себя. Они всё старались, чтобы на иностранный манер было, — им так нравилось.
В то время еще было модно писать стихи в альбом на память. Я попросила Даню написать мне что-нибудь, и он согласился. Я не помню даже, — домой ему давала альбом, что ли, или он у нас писал. И он написал мне в альбом свои стихи [3] .
Я только спросила его, прочитав с улыбкой:
— А это прилично?
Меня немного смутили «пивные стаканы и тараканы», — я с ним вообще не выпивала нигде. А он сказал:
— Вполне прилично.
3
Стихотворение «Медная...» (1922), опубликовано в журнале «Русская литература», 1992, № 3 (А. А. Александров. «О первых литературных опытах Даниила Хармса»). Однако публикатор печатал стихи по списку художника Б. Ф. Семенова, отсюда — некоторые неточности в первой публикации и перепечатках ее.
Альбом Э. Мельниковой — типичный девичий альбом, с пожеланиями владелице от подруг и друзей, так что стихи Хармса составляют в нем в известном роде исключение. Альбом был любезно показан мне, и я мог сверить стихи.