Это была «дворянская» палата, и из того же полотна под темно-серым халатом виднелась на Илье рубаха, завязанная у ворота.

Теперь было два часа, и много света входило в палату сквозь очень большие окна, но прохладно было, и от Ильи пахло иодоформом.

Наталья Львовна села после Вани. Такою тяжестью стал вдруг ее короткий сак и даже шляпка из черного бархата с белым крылом, что как-то странно было садиться на хрупкий с виду табурет: хотя бы стул со спинкой.

— Да, Илья!.. Так вот где я тебя нашел!.. — смущенно зарокотал Ваня.

А она вся подалась вперед и сказала торопливо вполголоса:

— Илья, ты знаешь, я выхожу замуж!

Она сказала это, как девочка, застенчиво и робко, и как бы жалуясь ему, и как бы ища совета, и как бы отпуская его от себя, и как бы желая, чтобы он не поверил в это, чтобы дико было ему в это поверить.

Но он удивился чрезвычайно. Он не на нее, а на Ваню поглядел вдруг очень сложным, жалеющим даже, почти испуганным взглядом.

— Ка-ак?.. Замуж?.. За тебя, Ваня?..

Ваня только отрицательно повел головой, поглядел было на нее, но тут же отвел глаза.

— Не за него, нет!.. За другого, — заспешила Наталья Львовна. — Ты его видел тогда на вокзале… Мы с ним приходили раньше тебя проведать, но только… тогда было нельзя… А сейчас как?.. Ты уж поправился, Илья?.. Как я рада!

И она прижала руки к груди, однако опустила их, поглядев на Илью.

Он уже не слушал ее, он глядел на Ваню, по-прежнему радостно улыбаясь, и говорил:

— Как же ты, Ваня, узнал, что я здесь?

— Да, видишь ли… слухом земля полнится… Ведь у меня отец в этом городе живет… Я тебе говорил, кажется…

— Это я знаю…

— Ну вот… ради него я и застрял здесь… на время, впрочем… Скоро думаю ехать…

— Далеко?.. За границу?.. А у меня из-за одного недоноска целый месяц жизни пропал!

И почему-то Илья раздул ноздри и зло посмотрел на Наталью Львовну, и этот взгляд его заставил ее посереть… Это она почувствовала вдруг, что лицо ее стало теперь не бледным даже, а серым, точно он ударил ее наотмашь взглядом этим и перебором ноздрей, и она сказала, уже не понимая зачем:

— Недоносок же этот находится сейчас не в тюрьме, а в доме… вот… Ивана Алексеича…

Даже Ваня крякнул и вздохнул, услышав это, даже он обернулся к ней укоризненно, а Илья нахмурился и спросил его:

— Дикий вздор какой-то?

И зачем-то обеими руками оттянул вниз пояс халата.

— Я действительно купил здесь домишко… имел такую глупость… — не на вопрос ответил Ваня. — Ты, пожалуйста, как только выпишут тебя, — ко мне… Это на Новом Плане.

— Вот как?.. Дом купил?.. Поздравляю!.. А Дивеев?

— Ка-кой Ди-веев?.. Ах да… Этот сумасшедший?.. Да ведь он же с ума сшел!..

— Это я ему давно говорил, что ему бы на Сабурову дачу, но он мне не верил, — жестко пропустил сквозь зубы Илья. — Жаль, потерял через него время!

— Зато… приобрел опыт! — улыбнулся Ваня.

Илья не ответил улыбкой, — он сказал еще жестче:

— Да, уж теперь, если кому-нибудь вздумается в меня еще раз стрелять, уж я буду знать, что мне надобно делать!

— А что же в таких случаях надобно делать? — прогудел Ваня неожиданно для Натальи Львовны.

— Не по-зво-лять эти упраж-нения воин-ственные всяким без-дар-ным стрел-кам, — вот что!

И по одному тону этого, ставшего очень брезгливым, голоса Наталья Львовна почувствовала, что он, глядящий не на нее, а на Ваню, помнит именно теперь больше и лучше, чем когда-нибудь раньше, ее выстрел, и разбитую розовую лампадку, и кошку опрометью вон с задранным хвостом.

Она стала перебирать непроизвольно сумочку свою, повертывая ее, точно наматывала на нее нитки, и в то же время глядела не на эту сумочку, а на мощную руку Вани, лежащую на его левом колене.

— Как же им не позволять? — вставил было Ваня, но Илья продолжал, сильно напирая на слова:

— Потому что, если позволять это всяким… сумасшедшим или женщинам, слишком… исте-ричным, то этим ни ма-лей-ше-го удо-воль-ствия не доставишь ни себе, ни им!

Отбросив руки с ридикюля, вытянув и заломив их, Наталья Львовна кинулась бы на колени перед Ильей, если бы не поймал глазами этого жеста Илья и не сказал пренебрежительно:

— Тут не театр… тут больница!

И Ваня, заметив это, снова крякнул, вздохнул и оглянулся на дальний угол, куда как раз в это время направлялась какая-то девочка-подросток в школьной шапочке, с двумя кулечками, может быть домашних печений, а ей навстречу подымалась с подушки худощекая напряженная голова с проседью в черной бороде.