Ильи что-то долго не было. Разделись в прихожей и прошли в другую комнату: это слышно было по топоту ног. Алексей Иваныч еще походил немного, остановился перед письменным столом, понюхал гвоздику, посмотрел на девочку с толстой косой и опять походил с минуту. Потом подумал, что Илья и не может скоро прийти, если это гости. «А я от него не уйду так, ни с чем… Все равно, и я буду сидеть с гостями»… И он, поправив галстук и пригладив волосы, двинулся уже было к двери, как вошел снова Илья.

— Ну что? Кто это? Клиенты? — спросил Алексей Иваныч очень участливо, увидя, что Илья переоделся.

— Н-нет… Это свои.

— Ну, и хорошо… Мы еще поговорим с вами.

Илья посмотрел на него искоса и густо вздохнул; Алексей же Иваныч заметил, что правый карман его пиджака сильно отдут, догадался, почему именно, и не сумел удержать беглой улыбки.

— Если вы можете говорить спокойно… — начал было Илья, но Алексей Иваныч его перебил:

— Совершенно спокойно!.. Я именно этого-то и хочу, спокойно! — и сел на стул, но оперся рукою о подлокотник кресла, которое было ему знакомо.

Илья тоже сел, но глядел на него подозрительно, — боком, хотя руки не держал в правом кармане.

— Только все это все-таки странно, чтобы не сказать больше, — проговорил он.

— А как же? В жизни все странно! — живо подхватил Алексей Иваныч. — Или совсем нет ничего странного!.. А то, что было между нами тогда, — разве это не странно? И неужели вам так и не хотелось никогда узнать, почему же я так отнесся к этому тогда, тогда ничего не предпринял, не старался увидеться даже с вами?.. А вот только поэтому: я ошеломлен был… И ведь вы, конечно, тут главное, а она… Непостижимо!

— И об этом лучше не говорить, — сказал Илья, поморщась.

— Нет, нельзя «лучше»… И когда-нибудь с вами случится то же самое, что со мной, и вы будете так же… Вы от кого узнали о смерти… Валентины Михайловны? От Анюты, конечно, — это она вас известила… Нет, я не то хотел спросить… Вот что я хотел: она, Валентина Михайловна, писала ли вам, когда уехала от вас, отсюда вот?

— Ничего.

— А-а… Неужели?.. Ничего? А мне она написала, чтобы я… А вы тогда ждали письма? Только откровенно, ради бога!

— Ждал, и это вполне откровенно.

— Ничего? даже карандашом?..

Какая-то бодрость, если не веселость, заметно проступила на лице Алексея Иваныча, и он погладил пальцами подлокотник кресла, но вдруг вскочил:

— Что же у нее на душе тогда было? Какой ужас!

И опять заходил по комнате. А Илья как будто уж привыкал к нему и не так напряженно следил за ним, и Алексей Иваныч это заметил. «Это хорошо, — думал он, — теперь он мне все расскажет»… И сам он не притворился (это не притворство, а что-то другое было), когда сел снова на стул и спросил просто, как у хорошего знакомого:

— У вас, конечно, герметические печи?

— Д-а… а что?

— Но уж давние… Теперь они, как простые: потрескались. Купите для них задвижки, — печник вставит… А так и тепла много пропадает и опасно, — верно, верно… Ходы нужно выкладывать изнутри кровельным железом, а не так.

И потолок и окна он оглядел внимательно и только потом уже спросил внезапно и поспешно:

— Когда вы были у моей жены, а я шел с Митей из церкви, это первый раз вы у нас были?

Илья пожал плечами, вздохнул почему-то, но все-таки ответил:

— Да, и в последний… — Но тут же спросил сам: — Вы сюда по какому-нибудь делу?

— То есть? — очень удивился Алексей Иваныч.

— Сюда, то есть в наш город, по делу?

Алексей Иваныч ни минуты не думал:

— Конечно, я сюда совсем! Не только по делу, а совсем… А дело ближайшее: одно частное лицо строит здесь за городом лечебницу… это — врач один.

— Здешний? Как фамилия?

— Мм… Крылов… Не здешний, нет… Мы с ним в Харькове договорились.

— Вы прямо из Харькова?

— Да… Да, я сюда совсем… Ведь уж мне все равно, где… У меня уж нигде ничего не осталось… У вас хоть сын растет… на Волыни, а у меня?.. Вы ударили надо мною, как гром! Почему именно вы?

— Мог быть и другой, — сказал Илья вяло.

— Как вы смеете? Как другой?.. Всякий другой?.. Как вы смеете? — вскочил Алексей Иваныч.

— Зачем же кричать?.. Дело прошлое: теперь мы никаким криком не поможем, — и Илья тоже встал.

— Но так говорить о моей покойной Вале я вам не позволю, — прекратите! — поднял голос Алексей Иваныч. — И прошу не обобщать! И прошу прекратить! Совсем!.. Ничего не надо больше, решительно ничего! Аминь!